Когда мы вернулись в кабинет, я объявила Махмуди:

– Я не уйду отсюда до тех пор, пока ты сам не осмотришь школу. Вряд ли ты захочешь, чтобы твоя дочь посещала подобное заведение.

Махмуди спросил на это разрешения.

– Нет, – ответила на фарси ханум Шахин. – Мужчине нельзя.

Я заговорила громко и требовательно, как мать, чьи материнские чувства были оскорблены:

– Мы не уйдем отсюда до тех пор, пока ты не осмотришь школу.

Наконец директриса сдалась. Она выслала вперед вахтершу, чтобы та предупредила учителей и учениц о появлении мужчины в запретной зоне. Затем повела Махмуди на экскурсию, пока мы с Махтаб ждали в кабинете.

– Пожалуй, ты права, – признал Махмуди по возвращении. – Мне все это тоже не нравится. Школа ужасна. Но здесь все они одинаковы, а Махтаб так или иначе предстоит учиться. Эта школа лучше той, которую посещал я.

Махтаб молча, напряженно слушала. Она готова была расплакаться. Однако вздохнула с облегчением, когда Махмуди сказал:

– Сегодня они не могут посадить ее в класс. Она начнет заниматься завтра.

На обратном пути, в такси, Махтаб умоляла отца не отправлять ее в школу, но он упорно стоял на своем. Весь день она проплакала у меня на плече.

– Господи, – молилась она в ванной, – пожалуйста, сделай так, чтобы мне не пришлось идти в школу.

Когда я слушала молитву моей дочурки, у меня – может быть, случайно, а может быть, по воле Божией – родилась идея. Я вспомнила один из главных законов молитвы и постаралась объяснить его Махтаб.

– Господь всегда слышит наши мольбы, но не всегда откликается на них так, как нам хочется. Думаю, тебе стоит пойти в эту школу, потому что именно этого желает Господь. А вдруг это принесет нам удачу.

Махтаб оставалась безутешна, но на меня снизошел покой. Может, и правда из этого что-нибудь да выйдет. Нас обеих пугало то, что школа подразумевала постоянство. С другой стороны, согласно расписанию уроков в подготовительном классе, Махтаб будет занята шесть дней в неделю с восьми часов утра до полудня. Мы будем уходить из дома каждый день, кроме пятницы, и кто знает, какой может подвернуться случай.

На следующий день мы все втроем рано встали, и уже одно это вселило в меня оптимизм. К этому времени Махмуди из даби джана превратился в духовного отца семейства. Он вставал задолго до рассвета, следя за тем, чтобы все домочадцы (кроме Махтаб и меня) приняли участие в молитве. Набожные Нассерин и Маммаль сами строго соблюдали молитвенные часы. Однако Махмуди распространял свое «покровительство» и на Резу с Ассий, которые были не слишком-то благочестивы. Резу это буквально бесило: ему-то предстоял тяжелый рабочий день, тогда как Махмуди забирался обратно под одеяло.

После утомительной молитвы Махмуди привык спать до десяти-одиннадцати часов. Я не сомневалась, что новый распорядок жизни Махтаб быстро ему надоест. И, может быть, он разрешит мне провожать ее в школу самой, что, безусловно, обеспечит мне гораздо большую свободу.

Но надежды надеждами, а утро выдалось трудное. Махтаб не проронила ни слова, пока я одевала ее в школу и повязывала на голову такой же русари, что носили остальные ученицы. Она хранила молчание до тех пор, пока мы не дошли до дверей канцелярии, где встретившая нас воспитательница протянула руку, чтобы отвести Махтаб в класс. И тут Махтаб разрыдалась – слезы так и хлынули у нее из глаз. Она изо всех сил вцепилась в подол моего пальто.

Я посмотрела Махмуди в глаза – никакого сострадания, только угроза.

– Махтаб, надо идти, – сказала я, изо всех сил пытаясь казаться спокойной. – Все в порядке. После занятий мы тебя заберем. Не волнуйся.

Нежно держа Махтаб за руку, воспитательница увела ее прочь. Махтаб старалась сохранять мужество, но когда мы с Махмуди повернулись, чтобы уйти, то услышали ее отчаянные завывания.

Внутри у меня все оборвалось, но я знала, что перечить крепко державшему меня под руку безумцу бесполезно, и мы вышли на улицу.

В молчании мы доехали до дому в оранжевом такси, в дверях нас встретила Нассерин.

– Звонили из школы, – сообщила она. – Они не могут сладить с Махтаб. Вам надо за ней ехать.

– Это все из-за тебя! – заорал Махмуди. – Ты ее такой сделала. Она перестала быть нормальным ребенком. Носишься с ней, как курица с яйцом.

Я молча проглотила этот упрек, не желая подвергать себя неоправданному риску. Значит, все из-за меня. Мне хотелось крикнуть: это ты перевернул вверх дном всю ее жизнь! Однако в словах Махмуди была доля истины. Я действительно тряслась над Махтаб. Я не отпускала ее от себя ни на шаг, опасаясь коварного семейного заговора, в результате которого ее могли бы у меня отнять. Правильно ли я себя вела? В жизни возникают ситуации, когда мать должна спрятать ребенка «под крыло», и наша была именно такой.

Махмуди помчался в школу один и вскоре привел подавленную Махтаб.

– Завтра ты все равно туда пойдешь, – приказал он. – И останешься там одна. Реветь больше не смей.

Весь остаток дня, как только мы с Махтаб оставались одни, я пыталась ее уговорить.

– Ты должна это сделать. Будь сильной. Будь большой девочкой. Ты ведь знаешь, Господь тебя не оставит.

– Я молила Господа, чтобы он избавил меня от этой школы, – плакала Махтаб. – Но он меня не услышал.

– Может быть, и услышал, – напомнила я наш прежний разговор. – Может быть, Он нарочно тебя туда посылает. Никогда не думай, что ты одинока, Махтаб. Господь всегда с тобой. Он о тебе позаботится. Не забывай, что, когда тебе по-настоящему страшно и одиноко и ты не понимаешь, что происходит, ты просто должна молиться. Кто бы что ни говорил, молись. И все образуется.

Несмотря на мой совет, на следующее утро Махтаб проснулась в страхе и слезах. У меня разрывалось сердце, когда Махмуди грубо схватил ее за руку и поволок в школу, велев мне оставаться дома. Ее отчаянные рыдания долго отдавались у меня в ушах. В ожидании Махмуди я нервно ходила из угла в угол, стараясь сглотнуть стоявший в горле комок.

Когда он вернулся, Ассий встретила его у лестницы и сказала, что снова позвонили из школы с просьбой забрать Махтаб. С ней никак не могут сладить. Ее плач будоражит всю школу.

– Я ее приведу, – злобно бросил он мне. – И выпорю так, что в следующий раз она там останется.

– Пожалуйста, не бей ее, – крикнула я ему вслед. – Я с ней поговорю.

Бить ее Махмуди не стал. Когда он вернулся, его гнев был направлен скорее на меня, чем на Махтаб, – дело в том, что директриса выдвинула требование, на которое Махмуди не желал соглашаться.

– Они хотят, чтобы ты приходила в школу вместе с ней, – сказал он, – и ждала в канцелярии, пока Махтаб будет на уроках. По крайней мере несколько дней. Они примут ее только на этом условии.