Вместо этого я прошла по мосту Хеллебруа, свернула на улицу Апотекергата и двинулась дальше, мимо старых домов и двух отелей, пока наконец снова не добрела до воды. По подземному переходу вышла на улицу, где стояли исторические деревянные дома, пережившие городской пожар. Дошагала до старого пирса и оставила его позади. Мне хотелось идти, пока дыхание не кончится. И тут я увидела плакат на стене. «Школа искусств Олесунна — выставка выпускных работ». Открытие через два дня.

Я замерла, глядя на фотографию на плакате. Темноволосая девушка со взглядом, в котором таился мрак. Она крепко меня зацепила.

Кристиансунн

Вторник, 22 августа 2017 года

— Ну хватит изводить себя, Ронья. Ты же не на свидание идешь, — засмеялась Бирта.

Она включила поворотник и свернула с шоссе направо. Бирта вообще часто надо мной смеется. При этом она смешно хрюкает носом. Я подняла козырек с зеркальцем. Щеки пылали. Я заколола последний выбившийся локон.

— Я и не извожу. Просто бесит, когда волосы все время выбиваются.

Бирта опять хрюкнула.

— Да тебе идет. Ты и сама знаешь.

У нее самой рыжие пряди просто падают на веснушчатое лицо, а ей хоть бы хны. Спина у Бирты, как всегда, прямая, локти отставлены в стороны, словно она хочет казаться крупнее, однако, думаю, это она не нарочно. Для нее это привычный, давно отработанный жест, неосознанное стремление самоутвердиться.

— Дам-ка я тебе заданьице, Ронья, — сказала Бирта. — Ты во время допросов сидишь тихо. Тактика это хорошая и правильная — один обычно болтает, а второй молча слушает и ведет протокол. Но тебе надо потренироваться. Поэтому сегодня ты испытаешь свои силы.

Тренировкок у меня уже было предостаточно. В Полицейской академии мы немало практиковались и перепробовали все возможные тактики допросов. Во время таких групповых тренировок мы задействовали актерские навыки и много смеялись. Допрос был для нас игрой. Настоящий допрос — дело другое; в нем нет правильных ответов, преподавателей и оценок, а на кон поставлена человеческая жизнь. Нет, я проводила и настоящие допросы. И тем не менее нередко выбираю позицию наблюдателя. Это происходит само собой.

— Знаю, — сказала я, — просто у тебя так хорошо получается… Ты всегда заранее знаешь, о чем надо спросить. Я слышу твой вопрос, и только тогда до меня доходит, что его и правда надо было задать. Вдруг мы из-за меня упустим что-нибудь важное?

Бирта взглянула в зеркало и свернула на парковку возле районной психиатрической лечебницы.

— Ронья, ты же читала учебники и знаешь, как правильно вести допрос. Вопросы должны быть ненаводящими. И надо постараться, чтобы допрашиваемый побольше говорил. Не перебивай его. С этим придется повозиться, но он попросил, чтобы мы разговаривали с ним в присутствии медработника, поэтому, если надо будет, нам помогут. Думаю, ты отлично справишься.

Бирта нашла свободное место и, легко заехав на него, повернула ключ зажигания.

— Давай сделаем так. Ты говоришь. Я молчу. Если мне покажется, что тебя занесло не туда — а это вряд ли, — я вмешаюсь. Ладно?

Как же мне нравится Бирта! Она, в отличие от некоторых мужчин, не использует такие выражения, как «умница-девочка» — как будто быть умницей плохо. И, в отличие от многих других, она ни словом не обмолвилась о том, что видела, как в пятницу мы с Августом танцевали. Об этом я заговорила с Биртой сама — в тот момент мне как раз не хватало кого-то, с кем можно об этом поговорить. И точно знать, что наш разговор не перескажут потом в столовой. Бирта клевая. В свободное время она играет в театре. Она и меня звала, вот только актриса из меня скверная. Бирта потрясающая. Когда я видела ее на сцене, мне казалось, будто передо мной вообще другой человек. Она умеет заставлять других смеяться и плакать.

В регистратуре я представилась и сказала, что нам надо поговорить с Робертом Киркебю.

— Мы договорились о встрече, — добавила я, чувствуя, что Бирта смотрит мне в затылок.

Через несколько минут к нам вышла коротко стриженная седоволосая женщина. Она крепко пожала нам руки и представилась медсестрой, которую Киркебю попросил присутствовать на беседе. Медсестра провела нас в переговорную, где стояли длинный стол со стульями. Светлая лампа на потолке заливала белую комнату прохладным светом. Медсестра осталась стоять, а мы с Биртой сели.

— Роберт попросил меня заранее сообщить вам о его диагнозе, — сказала она. — Он страдает параноидным психозом. У него бывают навязчивые идеи, связанные с заговором против него, и Роберт иногда невнятно выражает свои мысли, потому что путает реальность и фантазии. В последнее время он читает много статей о новой больнице в Йельтете и о том, как это скажется на больнице в Кристиансунне. У Роберта сложились определенные представления об этом деле, и даже когда разговариваешь с ним о чем-то еще, он переводит разговор на больницы. Важно помнить, что он не лжет. Он не видит вокруг каких-нибудь несуществующих людей, однако беседовать с ним бывает сложно. Порой он кажется агрессивным, но, насколько мы знаем, до физической агрессии ни разу не доходило.

Сердце у меня заколотилось. Я вспомнила экзамен в Полицейской академии, на котором мне пришлось допрашивать агрессивного мужика, всячески обзывавшего меня и грозившего убить. Я силилась вспомнить, каково это было, стараясь подготовиться.

— В тот день, когда исчезла Ибен, Роберт находился в Нурландет, — продолжала медсестра. — Он живет в том районе, а к нам на прием был записан на более позднее время. Он считается достаточно здоровым, чтобы жить дома, а у нас лечится в дневном стационаре. Мы знаем, что когда он не у нас, то часто гуляет по центру города.

Те, кто страдает от параноидных расстройств, не любят, когда с ними спорят. Об этом нам когда-то рассказывал один из преподавателей. Это был самый лучший преподаватель. Он обладал колоссальным опытом, а рассказывал с такой увлеченностью, что казалось, будто в аудиторию переехали все полицейские участки Норвегии.

— Ему известно, что допрос будет записываться? — спросила я.

Медсестра кивнула.

— Мы объяснили, что это необходимо для того, чтобы использовать его показания в ходе расследования. Он боится, что и сам станет подозреваемым, однако мы успокоили его, сказав, что его допрашивают как свидетеля. — Медсестра запустила пальцы в седые волосы.

— Спасибо, — поблагодарила я.

Когда медсестра ушла за Робертом Киркебю, я посмотрела на Бирту. Глаза ее смеялись, но мое волнение от нее не укрылось.

— Все пройдет отлично, Ронья. Ты же молодец.

Она подняла руку и растопырила пальцы, приглашая меня дать ей «пять». Мне стало неловко, однако отказываться я не стала. В эту секунду дверь открылась, и в переговорную вошел молодой мужчина, мой ровесник. Длинноволосый брюнет, похоже, испуганный, потому что голову он вжал в плечи, а глаза опустил. Медсестра села рядом с ним.