Но решил я, что ты – сокровище мира,

Роль скупца я с тобою не вправе играть,

Что напрасно ты тратишь со мной свою силу,

Что тебя не смогу удержать.

Я ошибся, тебя обманув не желая,

На себя я терновый венец возложил.

Наша встреча – и драма моя, и поэма,

Но как мало я все же любил!

Отдаю тебе душу, и сердце, и остальное,

Снежных призраков сонм под крышей моей.

Направляй мою жизнь ты своею рукою —

Моя смерть во власти твоей.

Другое письмо:

«Жанно, ты скажешь, что у меня мания писать письма. Но как хорошо ночью писать тебе и видеть, как поток моей нежности струится под твою дверь.

Мой Жанно, ты вернул мне счастье. Ты никогда не узнаешь, что я выстрадал. И не думай, что я буду на тебя в обиде из-за твоих увлечений. Ты будешь рассказывать мне о них, и мы вновь обретем друг друга в любви, которая сильнее всего. Я обожаю тебя».

В другой раз я нашел под своей дверью следующее послание:

«Мой Жанно!

От всей души благодарю тебя за то, что ты меня спас. Я тонул, и ты бросился в воду без колебаний, не оглянувшись назад. Восхитительно то, что тебе это было нелегко, и что ты не сделал бы этого, если бы твой порыв не был искренним. Этим ты доказываешь свою силу, доказываешь то, что наша работа приносит плоды. В любви не может быть “козы” и “капусты” и не бывает маленькой любви. Любовь – это “Тристан и Изольда”. Тристан обманывает Изольду и умирает от этого. В одну минуту ты понял, что наше счастье нельзя поставить на одни весы с каким-то сожалением, безосновательной грустью. Я никогда не забуду этого. Напиши мне пару строк, твои письма – мои талисманы. Я обожаю тебя.

Жан».

Там было также стихотворение:

Любовь – нелегкая наука,

И я постиг ее с тобой.

Я слушаю молчанье друга,

Не понятое прежде мной.

Мой ангел, я любил так плохо!

Мой ангел нежный, ангел дикий…

Прозрачный, чистый, непорочный

И прочно, как кристалл, закрытый.

В кристалле этом созерцаю

Всю безысходность прошлых дней,

И в мыслях храм я воздвигаю

Античной статуе твоей.

В другое утро:

Читая гранки, вдруг я понял,

Что мной завершен «Потомак».

И вмиг легко мне стало так,

Словно исчез груз прошлых болей.

И понял я, что заслужил награду

Изменчивого солнца твоего

И что резные листья винограда

Скрывают плохо пол богов.

И ощутил себя я Принцем,

Но на колено Принц встает

Чтобы облаткой причаститься,

Той, за которой небо ждет.

Я понял, что мне щит с цветами

Твоими суждено носить,

Что лишь раскаянья слезами

Могу я глупость искупить.

Меня целуй же ты до боли,

Кольцо снимай и надевай

И изредка своею волей

В рыцарский орден посвящай.

Вскоре мы закончили играть «Трудных родителей». Он написал мне последнее стихотворение, все строки в нем были подчеркнуты.

Совершим путешествие свадебное

Настоящее! Месяц медовый

И все то, что не небо дарит нам,

Сбросим мы с себя, как оковы.

О мой ангел, тебя умоляю

(Ты ведь любишь мне счастье давать),

Окунемся на время в безумье,

Чтоб уж нечего было желать.

Пусть от счастья заходится сердце,

Позабыты мораль и закон,

Под глазами блаженных страдальцев

Бледно-синий цветет анемон.

Р.S. Если ты хочешь ответить мне прекрасным стихотворением, напиши “да” на листочке бумаги, оно займет место среди моих сокровищ».

Я написал «ДА».

Это стихотворение было не последним…

Не позволяй, любимый, лени сладкой,

Что может тело так легко объять,

Вдруг между нами проскользнуть украдкой

И нашу ласку задержать.

Наука ль счастье? – я не знаю,

Наверно, счастью можно научить,

Ведь кровью белой, что я истекаю,

Весь мир я мог бы воскресить.

Мы уедем с тобою вместе

(Так прочли на ладони уста).

О! люби меня, и возвратится

Моя юность, надежда, мечта.

Не лишай же меня в отеле

Половины постели своей.

Де Грие спит сегодня с Тибержем —

Это даже еще милей.

Мы уехали в Сен-Тропе: это были мои самые прекрасные каникулы. Незадолго до этого Жан написал в Версале свою новую пьесу «Пишущая машинка». Я заезжал тогда за ним после театра. Обе роли, предназначенные для меня, приводили меня в трепет, тем более что Ивонна де Бре сказала, что для меня это «рискованная затея». Она попала в самую точку, потому что из-за этой пьесы я поколотил одного критика. Но не будем забегать вперед.

В фильме «Вечное возвращение»

К тому времени относится история с Клодом Мориаком. Уже в течение многих месяцев он регулярно наносил нам визиты на улицу Монпансье. Жан принимал его как сына. Клод Мориак собирался писать о нем книгу, но Жан вовсе не поэтому принимал его столь сердечно. Как всегда, он делал это с присущей ему доброжелательностью, желая помочь молодому начинающему писателю. Клод приходил почти ежедневно. Очевидно, не закончив свою работу, он продолжал собирать материал и в Версале[13].

Если я страдаю недостатком ума, то обладаю хорошо развитым инстинктом. К Клоду Мориаку я испытывал чувство недоверия, к которому должен был бы прислушаться. Но я мог ошибаться. Поэтому я ничего не говорил Жану, боясь причинить ему боль. Хотя, может быть, я избавил бы его от той, которую он испытал после выхода книги Клода Мориака. Он был шокирован до такой степени, что в течение нескольких дней болел, а потом многие месяцы грустил, как после потери сына.

Жан взял с меня слово не читать эту книгу. Я сдержал слово. Но я не обещал не читать следующую – «Дружба, которой мешают», опубликованную Клодом Мориаком позже.