— И ты по-настоящему порадовалась бы, если б я поддался, уступил?

Она помедлила, прежде чем ответить, потому что неправда в общении со мной была ей так же недоступна, как и настоящая свобода воли.

— Испытала бы отвращение. Потому что принадлежу такому слабаку и слюнтяю, пусть и временно.

— А сейчас? Отвращения нет?

— Отвращения нет, — со вздохом согласилась она. — Ладно. Если ты хочешь обойти демона из числа властных (в том числе и правителя области), то тебе надо запомнить перво-наперво одну вещь. Демоны намного лучше, чем люди, чувствуют слабость. Если ты слаб, лучше сразу откажись от мысли чего-либо тут добиться. Если ты слаб — либо стань сильным, либо ложись и помирай.

— Это-то понятно.

— Это всем понятно, всем людям и всем демонам. Откуда, как ты думаешь, вокруг столько слабаков и полуразумного сора? Либо лень, либо неисправимое слюнтяйство.

— Ты считаешь силой только способность одержать верх над всем миром и всем показать козу?

— Нет. — Айн говорила как бы нехотя. — Слабость — это неспособность понять, что же тебе на самом деле нужно. Если человек по-настоящему хочет власти или знаний, он их добьётся. Если же он хочет их потому, что это вроде как здорово, и все должны этого хотеть, а в действительности ему желаемого не переварить — он слабак. Не может честно заглянуть себе в душу.

— Для людей более актуально — власть и деньги. Деньги — настоящий фетиш.

— Золото — та же власть. Всё — власть. Даже эта ваша вера — власть, не более. Только она и имеет вес. Тот, кто свободен от её сладостного влияния — сам себе мир и сам себе Бог. — Нежелание отвечать куда-то испарилось, теперь пленная демоница говорила с такой страстью, какой не проявляла даже в моих объятиях. — Но я не встречала подобных. А ты?

— Только читал. Продолжай. Что ещё мне надо запомнить?

Путешествие протекало не без приятности, хоть и напряжённо — временами. Я помнил даже в дремоте, что мне необходимо держать марку и не ронять преувеличенного чувства достоинства, если не желаю получить болт в спину. Караванщики общались со мной лишь по острой необходимости и очень коротко, словно бы опасались случайно сказать что-нибудь не то. Они готовили на всех одну и ту же походную кашу каждый вечер и каждое утро и ни разу не попытались возразить мне, когда я решительно накладывал себе порцию. Каша оказалась вполне съедобной и сытной, вот только слегка отдавала плесенью.

Горы постепенно таяли в дымке за спиной, пустошь по краям дороги становилась всё менее пустынной. Кое-где имелся даже намёк на растительность, но к деревьям, растущим группками, караван не приближался никогда, даже если устраивал стоянку поблизости от такой. И я не спрашивал, почему. Потом начали появляться строения и посёлки, правда, они так и скрывались в отдалении — к ним путешественники тоже не приближались.

Что по-настоящему поражало меня в окружающем мире, так это монохромность, которая в одно и то же время вызывала ощущение выразительного богатства и насыщенности оттенков, бьющей по глазам роскоши цветов, если таковые вдруг расцветали где-нибудь по прихоти природы и случая. Такого я не испытывал, даже любуясь весенним садом, плывущим в дымке бело-розовых яблоневых и вишнёвых цветов, в совершенстве ещё не успевшей запылиться зелени, под пронзительно-синими небесами.

Поразмыслив, я сообразил даже без помощи айн, что дело тут в магии. Магия пропитывала собой демонический мир, магией здесь дышал ветер, томилась земля, ею росли деревья и редкие местные травы, она давала демонам возможность жить. Разумеется, это она наполняла собой пространство, сбивая с толку мои органы чувств, не способные осознать, в чём дело, и тщащиеся хоть как-то приспособить новые ощущения к старому набору впечатлений.

Я дремал, когда погонщик громко окликнул своих спутников и заодно разбудил меня. Впереди, окружённый десятками посёлков, обустроенных так же, как и все предыдущие, виденные мной, то есть в круг и глухими стенами наружу, вздымался замок. Сравнить его в чем-либо увиденным раньше я не мог — по сравнению с ним почти все виданные мною замки человеческого мира были детскими поделками из песка, сляпанными кое-как. Обсидиановые гладкие стены надвигались на нас, будто корабль на льдину. Кривые башни и длинные галереи, протянувшиеся на головокружительной высоте без всяких опор, венчал колеблющийся, словно стебель под ветром, столб света. Свет был грязноватый, иногда он расплывался головкой одуванчика, иногда собирался в тугую, пронзительно-яркую полосу. Всё это производило почему-то пугающее, ошеломляющее впечатление. Добра здесь нечего было искать.

Однако же приходилось согласиться, что, созерцая этот пример абсолютно не человеческой архитектуры, подчинённый требованиям столь же не человеческой эстетики, я поймал себя на вспышке восхищения. Передо мной была красота — опасная, злобная, отторгающая, но несомненная. Устроившись на спине ящера так, чтоб всё было видно, я смотрел, не отрывая взгляда, как вырастают к небу каменные стены, как заслоняют всё больше и больше корону света над главными своими башнями.

Мне перехватило горло, стало трудно дышать. Всеми силами хотелось отодвинуть тот момент, когда я отправлюсь напрашиваться в ученики к местному правителю. Но что уж тут поделаешь. Жизнь поставила меня вот в такие рамки… Смиряться с поражением я не желаю, а значит, придётся как-то брать себя в руки. И пусть от страха кружится голова и подташнивает — в ворота этого замка я должен вступить победителем.

Не столько победителем обстоятельств, сколько победителем самого себя.

За воротами крепости я оставил своих спутников… Ну, как оставил — усилием воли вынудив себя не прощаться и даже не оглядываться, спрыгнул со спины грузовой твари и просто пошёл. Слишком много оглядываться по сторонам я опасался так же точно, как и вести себя чересчур вежливо. Или вообще хоть сколько-нибудь вежливо. Мне казалось, что крутой мэн в представлении местных обитателей должен источать презрение к окружающему миру и полнейшее равнодушие к объектам, которые в настоящий момент его не интересуют. А для собственной безопасности следовало производить впечатление крутого мэна.

— Правильное заключение, — подала голос айн. — И кажется тебе тоже правильно. Так и держись. И расслабься. Ну видно ж по тебе, что трясёшься, как цуцик, просто фасон давишь.

— Ты мне будешь помогать?

— Ни в коем случае. Всё сам. Я тебе уже всё рассказала, правильное направление дала. Так что выкручивайся. Применяй знания на практике.

— Сука…

— Звучит почти как комплимент.

— Кхм. Не скажу уж, чтоб совсем комплимент. Скорее констатация факта.

Она помолчала, и продолжила уже совсем другим тоном.

— Я же просто не смогу тебе помогать во время беседы с властителем, глупыш. Если я хотя бы попытаюсь, он почувствует вмешательство какой-то магии, и ради собственной безопасности уничтожит тебя на месте. Конечно, если тебе повезёт.