– Я не знаю, как нам поступить, как нам сохранить своё счастье и уберечь его от безжалостных людей, и не потерять свою честь и достоинство, – Тристан встал, протянул руки, и хотел прижать к своей груди несчастную девушку, волосы которой растрепались и оплели её шею и лицо, словно колючие ветви терновника.

– О чём ты говоришь, о какой чести, о каком достоинстве? – огорчённо воскликнула Изольда, отстраняясь от Тристана, и её голос зазвенел под низким потолком хижины. – Разве ты не понял? Сейчас в замке сидит посланник из Корнуэльса и обсуждает с моим отцом и его советниками условия моей свадьбы с Марком, человеком мне совершенно чуждым. Мы можем потерять друг друга навеки. Я не могу поверить, что эти беспомощные слова говорит самый бесстрашный и отважный рыцарь Британии. Или легенды лгут о твоих подвигах? Выходит, ты меня обманул дважды, вначале назвавшись чужим именем, а теперь говоришь о своей беспомощности. Неужели я должна усомниться в силе твоей любви, и признать, что всё потеряно и жестокий мир готовится растоптать наше святое чувство?

Справедливые, но жестокие слова возлюбленной, словно острые кинжалы, пронзали сердце юноши. Уж лучше бы встретить сотню вражеских воинов, нежели чем слышать из любимых уст такие обвинения.

– Любимая, я люблю тебя так, как никто и никого ещё не любил. Эти слова я готов повторять хоть тысячу раз, чтобы ты не забыла их и верила мне. Ни одна женщина, ни в Британии, ни в далёкой загадочной Мавритании никогда не будет моей ни на деле, ни даже в мыслях. Без тебя я потеряю смысл жизни и тогда смерть от раны или на поле сечи будет для меня блаженством. Никто, ни короли, ни даже сам дьявол не смогут отобрать тебя у меня. Но я связан клятвой, которую дал своему сюзерену и покровителю, королю Марку в присутствии тысячи рыцарей и кнехтов, и которому на мече обещал защищать от всех врагов и несчастий не только его страну, гордый Корнуэльс, но и его самого и его семью. И он мой дядя, который вырастил меня и вскормил, когда я был немощен и гоним врагами, убившими моих родителей и поработившими мой прекрасный Лоонуа.

– Но ты и мне дал клятву, – вскричала бедная Изольда. Её голос дрожал и срывался. Казалось, она сейчас от волнения лишится чувств. – Ты говоришь о смерти в бою, значит, ты и мне предлагаешь умереть. А смерть, разве это любовь? И что же, смерть для тебя важнее, чем моя любовь? Любовь – это жизнь. Ведь только благодаря ей на земле наступает весна, и листьями покрываются деревья, встаёт солнце и текут реки, и рождаются дети. А о них ты подумал? Или ты считаешь, что я смогу полюбить детей от Марка? И как я должна принимать Марка и его семя? Неужели ты не понимаешь это, и сердце твоё молчит, и ты уже не желаешь наших с тобой детей, которые никогда не смогут родиться, если мы потеряем друг друга? И разве они виноваты перед нами, и можем ли мы выносить им этот страшный приговор? А теперь ещё раз подумай о своей клятве Марку и спроси себя сам, значит ли она больше, чем та клятва, которую ты дал мне?

– Нет, нет, ничего подобного не должно случиться. Я всё сделаю, чтобы не допустить такие несчастья, – отвечал Тристан, теряя последние остатки самообладания и, обхватил руками свою разгорячённую голову, словно намереваясь собрать разрозненные мысли, – я не могу забыть одного предсказания, о котором не хотел говорить раньше, чтобы не смущать тебя. Пять лет назад король Эрменрих Смелый призвал лучших рыцарей Европы, чтобы они уничтожили злобного дракона Рейта, поселившегося в горных ущельях Реции, и наводившего ужас на все окрестности, уничтожая скот, посевы, дома и самих жителей. Равному ему по силе и жестокости не было со времён великого Зигфрида, сразившегося непобедимого дракона Фритьёфа и забравшего золото небилунгов. Нас было десять воинов, а в живых остались только я и мужественный Говен, который истекал кровью от многочисленных ран, и которого я с трудом вынес на плечах из пещеры дракона. Так вот, умирая, Рейт поведал мне, что я встречу прекрасную женщину и обрету с ней невероятное внеземное счастье. Так и случилось. Но он мне ещё сказал, что за всё надо платить и за хорошее, и за плохое и, что моё необыкновенное счастье продлится недолго, и что моя любовь, приведёт меня на край могилы, и погубит мою возлюбленную.

Бедный рыцарь замолчал, как бы для того, чтобы перевести дыхание. Молчала и Изольда, не зная, что она должна ответить на эти слова.

– Может быть, из-за этого предсказания дракона, Тристан и проявляет свою растерянность и так нерешителен, потому что не знает, как изменить их судьбу? – гадала она.

Сердце принцессы наполнилось жалостью к своему любимому. Стремясь как-то утешить его, она подошла к юноше, подняла бархатными ладонями его склонённую голову и долгим поцелуем приникла к его губам. Когда оба успокоились и обрели присутствие духа, Изольда сказала:

– Может быть, дракон Рейта был и вещим предсказателем. Я не хочу отрицать этого, хотя бы по причине того, что он угадал нашу встречу. Не буду даже протестовать против того, что он напророчил нам несчастья, и они, к сожалению, стали случаться всё чаще. Но я не хочу другой судьбы, какой бы печальной она не была, и какой бы страшный конец меня не подстерегал. Потому, что, отказавшись от нашей любви, я стану даже не просто другой, а потеряю самое себя. Прежняя Изольда, верившая в предначертания и в право человека быть счастливым, когда не требуется что-то выдумывать и отказываться от своих идеалов, притворяться и улыбаться тем, кого ты и видеть даже не хочешь, исчезнет, растворится в небытие. Как мог ты подумать, что я с кем-то другим даже на минуту смогу обрести покой и блаженство, сколько бы горячих признаний он бы не произнёс, как бы не восторгался моей красотой и какие земные блага мне бы не сулил? Разве ты не понял, что в любви главное свобода, когда нет неволи ни в большом, ни в малом? Ведь любое принуждение или условность убивает её, оплетает узловатыми верёвками, пытается подчинить себе и сделать рабой прихоти, расчёта и рассудительности. Разве бывает подневольная любовь? Разве тебе это не ясно как мне? Я люблю своих родителей, как может любить только послушная дочь, душой и сердцем, и навеки буду связана с ними незримыми нитями кровного родства. Но я никогда не смогу им покориться в угоду политической и материальной выгоде и логичным, а от того ещё более циничным, амбициям. Ведь сказано в Евангелии от Матфея: «посему отставит человек отца и мать и прилепится к жене своей и будут два одной плотью, так что они уже не двое, а одна плоть».

Моя уступка или слабость характера означали бы одно – то, что я не смогу больше видеть рядом с собой того, кого считаю продолжением себя, и что мои дети будут уже не моими, так как в них не будет нас обоих, и я, наверное, не узнаю их. Или ты хочешь обречь и меня, и себя, и их на постоянные муки и ожидание сурового наказания, так как мы отвернулись от предназначения, установленного нам небесами? Неужели позволительно человеку разрушать вершины не им, но для него созданные? Так сделаем же по-другому. Если не суждено нам быть понятыми и принятыми другими людьми, которых ближе и роднее нет для нас, то есть только один выход. Мы должны оставить родной кров, родную землю, я Ирландию, ты Корнуэльса и покинуть их, но сберечь себя и нашу любовь – то единственное, что светит нам, и как солнце согревает наши сердца, побуждая их стучать в лад, чтобы иметь возможность наслаждаться этим необъятным и чудесным миром, вручённым всем нам милостью высшего проведения.