Я пытаюсь подыгрывать как могу («Да, я возрадуюсь празднику пиццы»). Но не слишком стараюсь. Такая лексика скорее напоминает об Англии XVII века, чем о Древнем Израиле.

Нет, чтобы говорить по-библейски, нужны перемены радикальнее перехода на высокий штиль. Необходимо тщательно проработать содержание высказываний: ложь, жалобы и сплетни не допускаются.

Все это определенно будет нелегко. Остановлюсь на теме сплетен, потому что она хуже остальных. В Библии есть по крайней мере двадцать пассажей с осуждением сплетен. В переводах используются такие слова, как «клевета», «лживый язык», «коварные уста».

Получается, я не могу вступить в разговор коллег, которые обсуждают, как пьяная актриса нацарапала нецензурные слова на зеркале в туалете или как ведущий новостей собирается бросить жену ради молодой женщины. Придется постараться, без этого жить по Библии невозможно.

Но если вы действительно хотите не нарушать библейские принципы в речи, надо пойти гораздо дальше. Необходимо избегать любых негативных высказываний. Вот как один из моих библейских справочников определяет злой язык: «Это любые уничижительные или порочащие утверждения о человеке, которые, будучи вынесенными на публику, нанесут ему физический или материальный ущерб или вызовут душевные страдания и страх – даже если оскорбления и обвинения соответствуют действительности».

Другими словами, это семьдесят процентов разговоров, которые ведутся в Нью-Йорке.

На иврите злые слова называются «лашон хара», и раввины сравнивают их с убийством. Как гласит Талмуд: «Сплетник стоит в Сирии, а убивает в Риме». У многих христиан похожее представление об осуждении других. Павел в Послании к Ефесянам призывает: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим».

В Библии допускается некоторое порицание – например, мягкий укор возможен, если надо предупредить друга, что он собирается открыть кофейню на паях с аферистом. Но в целом ирония, язвительность, пренебрежение, насмешки, сарказм и презрение под запретом. И соблюдение этого правила мне практически неподвластно. Я терплю поражение ежедневно. И ежечасно.

Вот с чем я столкнулся на прошлых выходных. Мы с Джули были на свадьбе на Лонг-Айленде, и жених с невестой позаботились о гостях: заказали микроавтобус, чтобы добросить их до Нью-Йорка. Но вздремнуть в дороге не удалось. Пришлось слушать очень шумного и очень пьяного мужчину с козлиной бородкой.

В течение часа он без остановки распинается перед симпатичной блондинкой, пытаясь ее окрутить. Вот что она слышит (а заодно и мы все):

– Мой номер называется «Зачем стараться». Это рассуждение на тему суицида. Очень смешное. У меня очень смешные мысли. Смерть смешна. Я смеялся на всех похоронах, на которых был.

Она вежливо кивает.

– Преподаватель сказал мне: «Вы отличный актер». А я ответил: «Не знаю, что это значит». И я правда не знаю. Для меня существует только процесс.

Как же мне хотелось наклониться к Джули и высмеять говорливого болвана с зализанными волосами и пафосными очками в стиле Бадди Холли[86].

Он продолжает:

– Поч-ч-чему я восхищаюсь Джорджем Клуни? А я вам скажу. Он хочет что-нибудь сделать для общества в целом – и остальных.

Так и тянет сказать Джули, что он слишком акцентирует «ч» и «т».

Через пару минут он неожиданно говорит:

– Всегда хотел нарисовать комикс «Гризельда из Пьянополиса».

Когда даже ему становится ясно, что женщина не ляжет с ним в постель, он обращает внимание на других пассажиров. Включая меня. Общий знакомый упоминал, что я пишу для журнала Mental Floss[87], где публикуют интересные факты. Для него это знак. Он кричит:

– Интересные факты! Эй, журналист! Расскажи-ка нам какие-нибудь интересные факты!

По его тону ясно, что моя работа недотягивает до художественного уровня шоу о суициде. Я не согласен. Выйдя из микроавтобуса, держусь три минуты. Мы с Джули молча идем домой. В гидравлической метафоре человеческого поведения что-то есть: пар накапливается в мозгах, и необходимо дать ему выход.

– Ты слышала? Вот идиот! – говорю я наконец, когда мы останавливаемся на перекрестке. – Общество в целом – и остальные? Что еще за «остальные»? Общество в целом включает остальных.

Джули просто кивает. Она все понимает.

Может, в конечном счете, имеет смысл обуздать свой язык. Но это очень тяжело, если ты живешь в мире, полном идиотов из Пьянополиса. Словно стараться не дышать или не моргать. Пока могу сказать, что буду продолжать попытки.

Но они пали на лица свои…

Числа 16:45

День 72. В этом году я купил много книг, но последняя посылка от Amazon – особая: это автобиография моего бывшего дяди Гила. Открыв коробку, я сразу удивился: оказывается, Гил не против сотворения кумиров. На обложке разместили аж одиннадцать его фото. Гил стоит на фоне автобуса в стиле хиппи. Гил с закрытыми глазами нюхает цветы. Гил величественно восседает в красном кресле.

Книга называется «Возвращение на Землю: как гуру из Центрального парка стал иудеем из Старого города»[88]. Ее напечатало в 2004 году небольшое еврейское издательство. Какие-то израильские раввины запретили ее, потому что в ней есть нецензурные слова. Я принимаюсь за чтение. Книга меня не разочаровывает. Жизнь Гила еще безумнее, чем я предполагал, даже если сделать поправку на выдумки в духе Джеймса Фрея[89].

Гил вырос в светской еврейской семье из штата Нью-Йорк. Стал финансовым консультантом в Фениксе – по его словам, весьма успешным. Однако чего-то ему не хватало. Поэтому он бросил работу и начал новую жизнь в качестве хиппи.

Отчасти его приключения были типичными для хиппи – такое можно увидеть в ранних фильмах Денниса Хоппера[90]. Он закинулся кислотой и отключился на три дня. Две недели подряд питался только дыней, пытаясь очистить организм. Накурился в опиумном притоне в Пакистане. Был арестован за купание в голом виде в штате Вирджиния. Ходил, завернувшись в скатерть.