Я медленно опустилась обратно на скамейку, и мои пальцы случайно коснулись медной таблички на спинке. Последний водный лыжник в этом сезоне влетел в гавань шумно и в туче брызг. На табличке говорилось, что это было любимое место Питера, и его близкие поставили здесь скамейку, чтобы любой усталый пешеход мог присесть и вспомнить его. Парочка, шедшая по полю, махала мне, но я не могла сосредоточиться. Я снова взглянула на экран телефона, ожидая, что уведомление исчезнет, но оно все еще было на месте.

Джилл и Саймон перелезли через ограду.

– Я вернулась. Как у вас дела? Я болтала с Сарой; она рассказала мне, как вы потеряли дом, это ужасно грустно.

Она все знала – и, однако, разговаривала со мной.

– Давно вы вернулись?

– Только вчера.

Только вчера, и она уже все знала. Улочки в деревне узенькие; естественно, что слухи здесь разносятся быстро. Но она все равно стояла рядом и болтала со мной. Я с трудом воспринимала, что она говорит, продолжая крепко сжимать в руке телефон, уведомление о письме тускло светилось в темноте моего кармана.

– Здесь это неважно. У многих из нас сложная биография, правда, Саймон? – Саймон только улыбнулся и кивнул. – Вы когда-нибудь бываете на реке? Мне тут предложили пользоваться каноэ, пока я здесь. Хотите, одолжу вам?

– Э… Да, спасибо! – Они отправились дальше, голова у меня шла кругом. Я глубоко дышала соленым воздухом и пыталась ухватиться за что-нибудь реальное. За двухфунтовую монету у себя в кармане. Все наши деньги до завтрашнего дня, когда мы сможем снять свою недельную стипендию. Очень реальная вещь, в деревенском магазине ее хватит на две большие картофелины и банку бобов. Печеная картошка тоже очень реальная вещь. Но люди, которые разговаривают со мной, делятся своими историями, принимают меня, – это было совсем не похоже на реальность. Я вновь посмотрела на экран. «Я прочла первые три главы, пришлите, пожалуйста, остальную рукопись». Агент заинтересовалась моей рукописью! Это тоже не может быть реальностью, наверняка это иллюзия.

///////

Река Фоуи начинается на болоте Бодмин, она поднимается из глубины земли и вытекает из торфянистой почвы полным надежд ручейком. Медленно спускаясь к югу, ручеек становится рекой, в которую впадают притоки, и она постепенно ширится, пока не наберет достаточно силы, чтобы покатиться к морю. До этого существенная часть реки будет направлена в трубы и краны, чтобы снабжать Корнуолл питьевой водой. Но все равно в Фоуи остается достаточно воды, чтобы разбавлять соленый прилив в том месте, где река расширяется и превращается в приливное устье. Отлив здесь обнажает глубокие и широкие илистые отмели между крутыми лесистыми холмами – остатками древних лесов, которые росли бы и теперь, если бы их не вырубали, освобождая место для полей и пастбищ. Пересекая реку на автомобильном пароме из Бодинника в Фоуи, сложно оценить ее глубину: портовые власти регулярно драгируют ее, чтобы ил не перекрывал судоходные пути. Зато, болтаясь на куске пенопласта на волнах, поднятых моторной лодкой, мы чувствовали себя так, будто пересекаем заполненную водой бездну.

– Знаешь, когда Джилл сказала о каноэ, я представила себе что-то вроде канадских каноэ. Помнишь, мы брали их в аренду, когда дети были маленькими? В Озерном крае? А сейчас у меня ощущение, что я просто сижу на поверхности воды, но почему-то не тону. – Отверстия в дне пенопластового двухместного каяка были предназначены для того, чтобы улучшить его равновесие и плавучесть, но они также пропускали воду, и уже через две минуты катания я промокла по пояс. Лодочка покачалась на волнах, поднятых прошедшей моторкой, вода плеснула через дыры и вылилась сверху. Непотопляемая конструкция – но при этом наполовину погруженная в воду.

– Да, я помню те каноэ, такие зеленые, да?

– Нет, красные с оранжевым.

Мы гребли неверными, несогласованными движениями, медленно продвигаясь вверх по течению, прочь от прогулочных лодок и суеты. Увернувшись от автопарома, мы миновали металлическую громаду погрузочной площадки для глины, которая грозно нависла над нами, наполовину скрытая водой, наполовину торчащая из нее. Дальше, мимо нефтяных и дизельных паров, мимо причала с плотными рядами яхт. Мимо старика, стоявшего на палубе древней деревянной лодки, – взбитые морем волосы и борода, поношенные сапоги и шерстяной свитер, у руля собака – ожившая фотография из прежней эпохи. Еще дальше, туда, где река успокаивается, приливная зона мельчает, и лодкам разрешается передвигаться только по центральному каналу. Держась ближе к берегу, мы скользили над илом, прилив нес нас в отдалении от изредка проходивших мимо лодок, но и на безопасном расстоянии от низко свисающих ветвей деревьев. Мы почти бесшумно неслись в своем личном канальчике вдоль каменистого, покрытого илом берега под темными деревьями. На камнях маленькими группками сидели птицы, сверкая белым оперением на темном фоне, их черные ножки и клювики были едва видны в легкой измороси, из-за которой лес казался еще темнее, и нам чудилось, что где-то совсем рядом, за ближайшими стволами, скрывается какая-то тайна.

– Что это за птицы? Белые цапли? Выглядят экзотически, как будто им тут не место.

– Да, их разновидность – малые белые цапли. Очень красивые, но я не уверена, что это хороший знак.

Почти неподвижные на камнях, белоснежные птицы представляли собой идеальный, монотонный натюрморт. Традиционно эти элегантные создания были здесь редкими перелетными гостями: они направлялись на север из стран средиземноморского региона и Африки. Но ближе к концу ХХ века на южном берегу Англии начали формироваться их постоянные колонии. Фонд охраны диких животных считает, что эта экспансия может быть вызвана климатическими изменениями: температуры растут, у цапель становится меньше источников пищи, и это вытесняет их на север и запад. Не все с этим соглашаются. Вероятно, когда малая белая цапля доберется до Внешних Гебридских островов, скептики наконец позволят себя убедить, но к тому времени может быть уже поздно для слов «мы же вас предупреждали». Изморось усилилась, превратившись в ласковый дождик, а мы взялись за весла и гребли до тех пор, пока птицы не превратились в белые точки на скалах далеко позади.

Дождь шел все сильнее и сильнее, вертикальными нитями связывая небо и землю, капли отскакивали от поверхности реки тяжело, словно камушки, оставляя за собой расходящиеся круги.

– Переждем под деревьями или повернем назад? – Я не хотела сдаваться, но от сырости замерзла и вся дрожала.

– Мы уже и так мокрые по самые подмышки, так что разницы никакой. Можем заглянуть вон в тот рукав, раз уж мы здесь, и повернуть назад. Не исключено, что каноэ нам больше не перепадет, а денег, чтобы взять его в аренду, у нас нет, верно? – Мот был прав, но почему он не замерз?

Работая веслами, мы выплыли под дождь и свернули в рукав реки. С одной стороны берег был плотно покрыт деревьями: старыми дубами, буками и березами. На другом берегу рваная линия деревьев опоясывала склон, поросший травой и чертополохом, – такой крутой, что коровам приходилось карабкаться по нему, будто козам. В ивовых и дубовых ветвях висели грозди больших птичьих гнезд, в листьях, покачиваясь и опустив головку, сидела цапля, а капли дождя скатывались у нее по спине. Еще две цапли неподвижно стояли возле заброшенной пристани, поросшей лишайниками.