Через десять минут она вышла из магазина, отвязала нетерпеливо прыгавшую Лесси и кратчайшим путем направилась домой.

– Ну, Лесси, – оживленно спросила она собаку, когда они оказались на знакомых улицах в районе ее дома и она сняла поводок, – что же нам сказать Беатрис и Саре, да вообще кому бы то ни было, когда заметят, что на мне нет ожерелья, и спросят, где оно? Что я порвала нить и отдала ожерелье в починку? А сколько нужно времени, чтобы собрать жемчужины вместе? Что потеряла его, куда-то засунула и не могу найти? А долго ли обыскать мой дом с чердака до подвала? Что я забыла его надеть? Или что оно мне надоело? И я отдала его поносить Гертруде. Бедная моя Гертруда!

Лесси ничего не смогла ей посоветовать. Она была занята тем, что обнюхивала следы у чьей-то двери. София терпеливо дождалась ее, потом опять двинулась к дому.

– И как мне объяснить это? – тихо произнесла она, стягивая левую перчатку и чуть ли не с отвращением глядя на светлую, незагоревшую полоску у основания безымянного пальца, оставленную кольцом, которое она ни разу не снимала со дня свадьбы – до сегодняшнего дня. Как же она была наивна! Она думала, что получит за жемчуг гораздо больше. Рассчитывала, что у нее даже останется немного денег после оплаты нового требования. Но денег, которые она получила и за ожерелье, и за кольцо, только-только хватало на его покрытие.

Что ж, решила София, кто бы ее ни спросил, она просто скажет, что спустя три года настало время оставить позади и свой брак, и воспоминания о нем. Хотя нет, это прозвучит слишком бессердечно. Тогда она может сказать, что на нее накатывают болезненные воспоминания об Уолтере каждый раз, когда она видит это кольцо. Но такое заявление может показаться неприлично вызывающим.

Хватит ломать себе голову – она придумает, что ответить, когда ее спросят. Главное, сейчас она располагает требуемой суммой. Правда, больше у нее ничего не осталось, кроме каких-то пустяков, чтобы дотянуть до получения очередной пенсии. Но ее наверняка будет мало, чтобы расплатиться за очередное письмо.

Сколько же всего этих писем? Она и думать не думала, что Уолтер способен на такие обильные и красноречивые душевные излияния, с которыми он признавался в своей глубокой любви. София сильно закусила губы, пережидая, когда боль отпустит сердце… Но это означало, что Уолтера как следует не знали ни она, ни другие люди из его окружения. У нее самой не возникло ни тени подозрения о его любовной связи, хотя из писем было понятно, что она развивалась в течение двух лет до его гибели – в течение тех самых двух тяжелых лет, когда она со своей стороны так тщательно соблюдала условия их с Уолтером соглашения.

Она даже чувствовала легкую вину из-за увлеченности Четырьмя Всадниками, которую разделяли с ней почти все жены военных. А тайная любовь к Натаниелю Гаскойну определенно ее тревожила, хотя она запрещала себе называть это любовью и строго следила за своим поведением, не допуская с ним ни малейшего кокетства.

И оказалось, что все это время Уолтер сгорал от безответной страсти, которую изливал в своих письмах. И что его чувственная страсть превратилась в навязчивую идею, может, оттого, что он не мог ее удовлетворить, он ни на минуту не забывал о предмете своей любви, а между тем таскал за собой Софи, свою верную старушку, куда бы ни перемещалась армия Веллингтона.

– Иногда, Лесси, – обратилась София к собаке, которая трусцой бежала впереди нее и без напоминания поднялась на свою лестницу, – кажется, меня так распирает от злости, что я вот-вот взорвусь. Уф! Ну вот, все прошло. Больше нельзя так волноваться, Софи, держи себя в руках! – И она приветливо улыбнулась Сэмюелу, который открыл ей дверь, гадая, слышал ли он, как она разговаривала сама с собой на крыльце.

Но какой бы порой заманчивой ни казалась Софии мысль о вечном забвении, когда ее перестали бы мучить все тревоги, София страстно хотела жить.

Сопровождаемая задыхающейся Лесси, она легко взбежала по лестнице, на ходу развязывая ленты капора, радуясь, что сможет расплатиться за последнее письмо. В прошлом году Пинтер принес всего два письма, в этом году – уже два. Может, он распределил их по годам, скажем, по два письма в год. Тогда она может рассчитывать на спокойную жизнь в течение нескольких недель или даже месяцев. Вряд ли он появился бы так скоро со вторым письмом, если бы вчера вечером его не разозлили друзья Софии.

Итак, некоторое время она сможет жить, как если бы была совершенно свободна, жить одним днем. И ей есть чего ждать, о чем мечтать – сегодня вечером придет Натаниель! Она боялась, что ее будет угнетать чувство вины, потому что, казалось, в их связи было что-то порочное. Но с какой стороны на нее ни посмотри, суть их связи не нарушала никаких законов морали. Всю свою юность она вела себя в полном соответствии с этими законами, что бы ни происходило в ее семейной жизни, по праву пользуясь репутацией респектабельной замужней особы.

А вот счастья в ее жизни почти и не было.

И только та, первая ночь, которую она провела с Натаниелем, была исполнена всепоглощающей, незабываемой радости. И сегодня ее ожидает такая же фантастическая ночь. София решила не заглядывать вперед – кончится весна, и ей придется пережить тоску расставания с Натаниелем.

Счастье всегда было мимолетным. Человек узнает об этом по своему жизненному опыту. Невозможно удержать его на всю жизнь. Больше София не станет отказываться даже от самой малой радости, которую предложит ей жизнь. «Жить одним днем!» – вот ее новый девиз.

Все-таки Натаниель испытывал какое-то замешательство. Раньше у него бывали любовницы, которых он навещал у них на квартире. И при этом не чувствовал ни малейшей неловкости. Он приходил к ним с единственной целью, и ни он, ни его партнерши ничего больше не ожидали от этих встреч.

Другое дело – Софи. Для него она была не любовницей, а другом. Ночью она сама впустила его в дом, не дожидаясь, пока он постучит. К удивлению Натаниеля, она была не в строгом платье, а в халате свободного покроя, в разрезе которого виднелась ночная сорочка, а ее пышные волосы волной падали на спину, хотя на затылке были схвачены ленточкой. Но на его приветствие она ответила своей обычной спокойной улыбкой и стала подниматься наверх, освещая лестницу одной свечой.

Натаниель не решился поцеловать ее в щеку: ему показалось, что и она этого не ожидает. Он думал, что на первой площадке она остановится и пригласит его в гостиную, но она продолжала подниматься и привела его в свою спальню. Ее собака, дремавшая на коврике у камина, в знак приветствия несколько раз повиляла хвостом, очевидно, не возражая против его присутствия. Этой колли не видать приза ни в качестве сторожевой собаки, ни в качестве пастушьей – она впустит в дверь и самого волка.

На туалетном столике горела еще одна свеча – Софи поставила рядом свою. Покрывало было аккуратно свернуто и лежало в стороне. Сцена была тщательно подготовлена.

В первое его посещение этой неловкости не было – все произошло так неожиданно. Но на этот раз они договорились о встрече. И Натаниелю было чертовски неловко. Он не знал, вовлечь ли Софи в пустяковый разговор или сразу приступить к делу. После встречи внизу они не обменялись ни одним словом.