должен жить и служить в городе, основанном Петром Великим, неверном и страшном городе в представлении многих образованных русских людей, видевших в нем воплощение насильственного воздействия и на судьбы страны, и на судьбы личности. Наводнение смывает бедный домик, где жила Параша, невеста Евгения, его мечта. Вид затопленного города, беспокойство за судьбу Параши вызывают в уме Евгения сомнение и ропот:

…Или во сне он это видит?..

И жизнь ничто, как сон пустой,

Насмешка рока над землей?

Уже самое сомнение в правильности действования стоящих за его спиной и над его головой исторических сил вызывает грозное предостережение:

И обращен к нему спиною

В неколебимой вышине,

Над возмущенною Невою

Стоит с простертою рукою

Кумир на бронзовом коне.

Бедствие, смывшее мечты о счастьи Евгения, рождает в нем сознательное раздумье о значении личности, о ее праве на независимость выбора жизненного пути, даже при сопоставлении с общегосударственными интересами, с требованиями истории. Евгений

…оглушен

Был чудной внутренней тревогой…

Однажды ночью он свое право, свой протест, свой вызов дерзновенно обратил прямо к Медному Всаднику.

Кругом подножия кумира

Безумец бедный обошел

И взоры дикие навел

На лик державца полумира.

Стеснилась грудь его. Чело

К решетке хладной прилегло,

Глаза подернулись туманом,

По сердцу пламень пробежал,

Вскипела кровь. Он мрачен стал

Пред горделивым истуканом

И, зубы стиснув, пальцы сжав,

Как обуянный силой черной,

«Добро, строитель чудотворный! —

Шепнул он, злобно задрожав. —

Ужо тебе!..»

На бедного Евгения, за его бунт, за его стремление к независимости и неофициальному счастью с неумолимою силой обрушивается грозное возмездие установленного порядка вещей:

…И вдруг стремглав

Бежать пустился.

Показалось

Ему, что грозного царя,

Мгновенно гневом возгоря,

Лицо тихонько обращалось…

И он по площади пустой

Бежит, и слышит за собой —

Как будто грома грохотанье —

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой.

И, озарен луною бледной,

Простерши руку в вышине,

За ним несется Всадник Медный

На звонко скачущем коне;

И во вею ночь, безумец бедный

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал.

Столкновение частного независимого хода жизни и господствующего порядка окончилось гибелью Евгения. Евгений умер на развалинах домика, где обитала его мечта, его Параша:

У порога

Нашли безумца моего,

И тут же хладный труп его

Похоронили ради бога.

К теме возмездия Пушкин возвращался неоднократно. Дон Гуан счастлив, он готов петь, он рад обнять весь мир, но счастье его находится в противоречии с общеустановленной моралью. За сладкий миг свиданья он готов не только отдать свою жизнь, но и растоптать освященные церковью и общим мнением законы. Дон Гуан сознательно и преднамеренно противопоставляет свой ход жизни тому, что общепринято; он демонстративно приглашает статую убитого командора стать на часах во время его свидания с вдовой убитого, с Донной Анной. Статуя приходит и, восстанавливая нарушенную норму нравственного закона, осуществляет акт возмездия над Доном Гуаном:

О, тяжело

Пожатье каменной его десницы!

Оставь меня, пусти, пусти мне руку…

Я гибну — кончено — о, Донна Анна!

(Проваливаются.)

Среди участников «Пира во время чумы» живет «сознанье беззаконья своего». Пирующие во время чумы — отщепенцы. В нарушение общепринятой морали, олицетворенной в образе священника, они в час гибели думают не о спасении души, а своевольно в диком разгуле пытаются обмануть ужас смерти. Однако, их веселье отравлено сознанием погибели и неизбежного, по их представлению, загробного возмездия.

‘Противоречие между правом на независимый ход личной жизни и общепринятою моралью и силою существующих обстоятельств носит для Пушкина трагический характер, потому что в его сознании обе стороны противоречия правы. Правы пирующие перед лицом чумы, но прав и священник. Прав Дон Гуан; он обрисован не как отрицательный тип, в его уговорах, обращенных к Донне Анне, звучит кое-что сродное со стихотворением «К молодой вдове», написанным Пушкиным в юности:

Спит увенчанный счастливец;

Верь любви — невинны мы,

Нет!., разгневанный ревнивец

Не придет из вечной тьмы;

Тихой ночью гром не грянет,

И — завистливая тень

Близ любовников не станет,

Вызывая спящий день.

Но прав и командор, карающий Дона Гуана.

Евгений из «Медного всадника» обрисован с любовью и сочувствием. Автор жалеет его и признает правоту его притязаний. Но прав и Медный Всадник, воплощающий историческую необходимость и непоколебимую силу воли самодержца. В русской литературе ни один монарх не удостоивался такого апофеоза, как Петр Великий в «Медном всаднике». Медный Всадник грандиозен, величественен, деяния его огромны и благодетельны. И в то же время Петр Великий — Медный Всадник, воспетый Пушкиным, — изображен как ужасная, как роковая и немилостивая сила. Пушкин употребляет по отношению к нему слова «кумир», «истукан», слова, подчеркивающие бесчеловечность его гигантской, титанической силы. Недаром термины эти не понравились Николаю I, имевшему неплохое классовое чутье.

Согласно замыслу Фальконета, памятник Петру Великому изображает основателя империи благословляющим свою страну и свой народ. Но не эту аллегорию увидел Пушкин в знаменитой статуе:

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нем сокрыта!

А в сем коне какой огонь!

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

О мощный властелин судьбы!

Не так ли ты над самой бездной,

На высоте, уздой железной,

Россию поднял на дыбы?

Медный Всадник уничтожил Евгения, но еще неизвестно, к каким результатам приведет в будущем это столкновение Россию. Евгений вовсе не так ничтожен, как это может показаться с первого взгляда. Медный Всадник вынужден считаться с ним, вынужден вступить с ним в единоборство, а это значит, что если историческая необходимость в данный момент на стороне Медного Всадника, то и Евгений в своем бунте также прав. Евгений носит в себе черты идеала самого Пушкина. Но восстание Евгения не оправдано наличием сил на его стороне, оно при данных