— Служба охраны короны, — проговорила Брюн. — Откуда ты знаешь, что они уже расследуют безумие принца?

Альберт усмехнулся. Помолчал. Брюн вдруг подумала, что у него просто идеальная маска. Повеса и бабник, который никогда не ночует дома, которым руководит плоть, а не разум, которому сошло с рук убийство обеих жен. Тобби очень равнодушно отнесся к тому, что сказала Брюн: ну да, женился, убил. Ну и что? Дело житейское.

Кто воспримет его всерьез? Да никто.

— То есть ты… — начала было Брюн и осеклась. Губы Альберта едва заметно дрогнули в улыбке. Брюн машинально опустила руку на дверцу экипажа, понимая, что готова выпрыгнуть из него на ходу. Куда ее везут на самом деле?

Когда Альберт мягко приобнял ее за плечи, Брюн вздрогнула и рванулась в сторону. Но чужие руки держали ее очень крепко.

— Ее величество не дура, — прошептал Альберт. — Далеко не дура. Она понимает, что дело нечисто, и будь уверена, Аврения докопается до правды. Судьба династии на кону. Но взять в оборот Дерека Тобби она пока не может — а вот подвергнуть юную девушку допросу третьей степени вполне в ее духе. Тобби тебя выгораживать не станет, у него есть другие заботы помимо защиты своих пешек. Так что я сейчас забываю о присяге хаомийскому королевскому дому.

Экипаж свернул в какую-то неприметную улочку, затем еще в одну и остановился у дверей таверны. На вывеске красовалась огромная кастрюля, из которой выглядывала растрепанная сова. На вывеске значилось «Сипуха и похлебка. Навынос и распивочно». Альберт спрыгнул на мостовую, помог Брюн спуститься и махнул рукой кучеру, как старому знакомому. Тот махнул в ответ, и экипаж неторопливо покатил прочь. Брюн растерянно смотрела ему вслед. Подойдя вплотную, Альберт обнял ее и негромко заговорил:

— Вся беда в том, птичка, что если тебя возьмут в оборот, то ты расскажешь про Эрика. Про эксперимент и про возможность влияния на человека так, что он полностью и безоговорочно подчиняется приказам…

— Но ведь это все по заказу министра… — проговорила Брюн. Альберт только рассмеялся. Сейчас в нем не было ничего от кутилы и повесы — рядом с Брюн стоял холодный и суровый человек, и бог знает, на что он был способен по-настоящему. — И я никогда бы не выдала Эрика… — добавила она, словно бы опомнившись.

— Э, птичка, на допросе третьей степени даже немые говорят, — вздохнул Альберт и подтолкнул Брюн к дверям таверны. — Тебе надо исчезнуть, и Эрику тоже.

«Сипуха и похлебка» внутри была еще непритязательнее, чем снаружи — заплеванный пол, столы и лавки, сколоченные из каких-то кривых деревяшек, стойка с угрюмым барменом, который вытирал кружку грязной тряпкой. В углу вяло кого-то мутузили. Брюн испуганно вцепилась в рукав Альберта, который невозмутимо прошел к стойке и, громко хлопнув по ней, поинтересовался:

— Оттон, дружище, почему без музыки встречаешь?

Бармен отложил тряпку, обменялся с Альбертом крепким рукопожатием и мотнул лысой башкой в шрамах в сторону драки:

— А чем тебе не музыка? Воет славно, на мой вкус.

— Размести меня и барышню, — произнес Альберт. Бармен понимающе кивнул и мотнул головой в сторону двери, которую Брюн поначалу не заметила.

— Надолго? — спросил он. Альберт неопределенно пожал плечами.

— Пара дней, — ответил он. — Может, больше. Внакладе не останешься.

Бармен завел глаза к потолку.

— Чушь не городи, — посоветовал он. — Устроим полный пансион в лучшем виде.

За дверью оказался узкий темный коридор, и Брюн была вынуждена вновь взять Альберта за руку, чтоб ни за что не зацепиться и не упасть в этом сыром мраке. Они шли недолго: вскоре щелкнул замок, открылась еще одна дверь, и Альберт ввел Брюн в небольшую, скудно меблированную, но очень чистую комнату. Опустившись на стул, Брюн поняла, насколько устала. Снова заболела спина, а полная растерянность была намного хуже физической боли.

— Моя конспиративная квартира в столице, — сообщил Альберт. — Надежней можно спрятаться только в заднице у дьявола, — он прошел по комнате, выглянул в окно, из которого открывался живописный вид на заросший травой пустырь, и, обернувшись к Брюн, заметил: — Ты что-то бледна, птичка.

— Спина болит, — откликнулась Брюн. Больше всего ей сейчас хотелось лечь, но она не собиралась вытягиваться на кровати в присутствии Альберта. Тот присел на подоконник и промолвил:

— В ночь подняли всех сотрудников старшего звена по стране. Тобби говорит, что принц рехнулся, Аврения ему не верит. Меня вызвали в столицу личным письмом, — Альберт дотронулся до кончика носа и продолжал: — Мы, потомки Белого Змея, уже много поколений служим хаомийской короне. Эрик не в курсе, он пошел в артефакторику, а мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Так и живем, — он помолчал, потом добавил: — Именно я должен был тебя допрашивать. Ты бы выложила все.

По спине мазнуло холодным ветром, хотя в комнате было тепло. «Батюшка полный идиот, — вдруг подумала Брюн. — Если бы не его карты, я никогда не попала бы в эту кашу».

— Как министр смог повлиять на принца? — спросила Брюн. Альберт пожал плечами.

— Понятия не имею. Но тут без Эрика не обошлось, это точно.

Брюн понимающе кивнула. Вспомнилась толстая ампула, которую медикус передал Тобби после взрыва — наверняка, там было нечто, оказавшее влияние на несчастного принца.

— Ты на самом деле настолько невоздержан, или это только маска для работы? — вдруг спросила Брюн и сразу же ощутила, как к щекам прилила кровь. Леди не может задавать подобных вопросов. Альберт улыбнулся и ответил:

— Я люблю то, чем занимаюсь, птичка. Не прилагая дополнительных усилий, — он протянул в ее сторону руку ладонью вверх, словно приглашал на танец, и произнес: — Подойди ко мне, Брюн. Больно не будет, обещаю.

Брюн послушно приблизилась к Альберту и с той же покорностью взяла его за руку. Мелькнула мысль, что это, возможно, и есть допрос. Прикосновение отдалось легким ударом тока, и Брюн почувствовала, что падает куда-то вниз — чужая воля овладела ее разумом, и откуда-то издалека прозвучал вкрадчивый голос Альберта:

— Ты знаешь, каков на самом деле план Тобби?

В груди поселился странный давящий жар, медленно пополз в низ живота, делая Брюн тяжелой, неповоротливой, влажной. Альберт мягко гладил ее по щеке, и Брюн хотелось, чтобы он не останавливался, чтоб его рука двинулась ниже…

— Я не знаю, — пролепетала она.

— Ты знающая, — прошептал Альберт в ее приоткрытые губы. — Ты можешь ответить. Что он хочет? Сменить династию?

— Нет, — тотчас же откликнулась Брюн. Слова пробивались откуда-то из глубины души, и невесомый аметист на шее стал пудовым камнем. — Не сменить. Полностью уничтожить.

Альберт понимающе прикрыл глаза, словно именно такой ответ и хотел услышать.

— Умница, птичка, — похвалил он, и душная давящая тяжесть стала утекать, словно змея разжимала кольца, выпуская жертву. Брюн почувствовала, что обливается потом, а сердце заходится в груди, и ноги подкашиваются. «Только не падать, только не падать», — повторяла она про себя, понимая, что вот-вот рухнет на пол — и это было бы действительно невыносимо.