Если меня нет в Нью-Йорке, значит, я, скорее всего, в Лос-Анджелесе — исполняю обязанности директора Планетного общества. Там меня окружают такие эксперты, что просто ах. Мои коллеги долго уговаривали меня, что эта работа мне по силам, и иногда мне самому не верится, что я тут главный (об этом подробнее рассказано в двадцать первой главе). Планетное общество — крупнейшая общественная организация, поддерживающая и пропагандирующая исследования космоса. Я, как начальник, стараюсь убеждать космические ведомства по всей планете искать доказательства существования инопланетной жизни. Я убежден, что такое открытие стало бы одним из величайших событий в истории человечества. Однако в глазах большинства законодателей в любой стране отправлять роботов бурить марсианские скалы в поисках микробов — это непозволительная роскошь. Где взять столько денег? Попытки примирить две точки зрения — еще один классический пример ограничений.

Иногда главное ограничение, с которым мы сталкиваемся, — невозможность привлечь внимание к проблемам, которые мы хотим решить, особенно если решения, которые мы предлагаем, требуют времени, денег, сил и опять же внимания. Бывали времена, когда для пропаганды исследований космоса было достаточно геополитических тенденций. «Аполлоны» полетели на Луну ради победы в «холодной войне», этого не случилось бы, если бы США и СССР не соперничали. Те из нас, кто искренне верит в важность космических исследований, должны придумывать новые способы пропаганды, чтобы преодолевать политические препоны современности. Нам нужно основательно подумать, что главное в космических исследованиях и чем оно полезно нам, жителям Земли.

Успех ботана во многом зависит от того, как рассказать о проблеме, как подать ее так, чтобы окружающие только радовались возможности принять участие в ее решении. Например, лично я убежден, что исследования космоса позволяют человечеству показать себя с лучшей стороны: когда мы исследуем происходящее за пределами земной атмосферы и отправляем туда наши лучшие исследовательские инструменты, созданные нашими лучшими учеными и инженерами, чтобы совершать открытия в окрестностях и на поверхности других планет, то достигаем великих целей. Чем сильнее ограничения, в которых мы вынуждены работать, тем масштабнее наши достижения.

Во-первых, это служит образовательным целям. Исследования космоса — мощный стимул, который привлекает детей в науку и технику. Министерство образования США тратит ежегодно почти 80 миллиардов долларов. Для сравнения: бюджет исследований планет НАСА — около полутора миллиардов, примерно в пятьдесят раз меньше. Возникает вопрос: что больше интересует школьников и вдохновляет браться за тяжкий труд изучения математического анализа и факультативной физики и химии повышенного уровня?

Еще космические исследования способствуют научно-техническому прогрессу. Я говорю не только об изобретениях, ставших побочным продуктом исследований НАСА и его программ, хотя их очень много, от топливных элементов до цифровых камер. Подумайте о куда более масштабных достижениях — Интернете, прогнозах погоды, GPS. Однако, с моей точки зрения, несравнимо важнее другое: исследования космоса помогают нам больше узнать о самих себе и нашем месте во Вселенной. Исследуя другие планеты, мы решаем задачи, которых раньше не решали. А когда мы привыкаем решать задачи, которых раньше не решали, мир вокруг нас становится лучше. Исследования космоса создали культуру инноваций, которая влияет на повседневную жизнь всех землян до единого.

Возможно, вы заметили, что здесь идет речь об обратной связи ограничений и недостатков. Когда инженеры преодолевают технологические ограничения при запуске космических аппаратов на другие планеты, то ищут самые творческие подходы, а творчество, в свою очередь, помогает преодолевать политические ограничения, из-за которых подобные запуски зачастую бывают невозможны. А поскольку к работе над задачами исследований космоса постоянно привлекают ботанов, это в качестве побочного продукта приносит обществу огромную пользу во многих областях. Это укрепляет всю цепочку экспертизы. Очень ловко. В полном соответствии с принципом «все и сразу».

Когда речь идет о рафинированно-интеллектуальных задачах вроде освоения космоса, борьба с ограничениями кажется делом интересным и захватывающим, но если говорить о рутине, все выглядит иначе. Даже конкретный проект вроде «Большой U» в Нью-Йорке требует огромного количества совершенно негламурных уговоров и компромиссов. В масштабных проектах ограничения обычно приводят людей в отчаяние, вызывают апатию и пессимизм. Очень легко сосредоточиться на том, что для нас недоступно, на тех путях, которые для нас отрезаны, и решить, что вперед дороги нет. Тут уже рукой подать до попыток отрицать очевидное или ностальгической тоски по старым добрым временам, когда все было гораздо проще.

Если вы хоть сколько-нибудь меня знаете, а я уверен, что к одиннадцатой главе этой книги мы с вами уже хорошо знакомы, то, наверное, догадываетесь, что когда я думаю о прогрессе в одной области, то сразу прикидываю, как применить его в других областях и дисциплинах. И я никогда не забываю о нашей стремительно нагревающейся планете, о стремительно меняющемся климате. Сегодня очень многие считают — или говорят, что считают, — будто никаких изменений климата нет. Многие политики и предприниматели утверждают, что для нас будет гораздо лучше притормозить и вернуться в эпоху нефти и угля. Ограничения в энергетике ближайшего будущего пугают их так сильно, что они предпочитают о них не думать. Но я убежден, что кризис веры мы скоро преодолеем. Не в первый раз.

Исследования космоса заставляют ученых и инженеров расширять кругозор — именно потому, что там так много мощнейших ограничений. У проекта защиты берегов Манхэттена от будущих штормов тоже были ограничения, но сугубо практические: грузоперевозки, пешеходная доступность. А у миссий, задуманных и финансируемых Планетным обществом, ограничения сугубо непрактические — иногда до смешного. Иногда разговор о проекте начинается, например, с такого мозгового штурма: «В общем, ребята, надо доставить на Марс автомобиль. Поехали!» И это не выдуманный пример. Это задача, которую нужно было решить НАСА, когда там проектировали марсоход «Кьюриосити», до сих пор бегающий по Марсу, и которую придется решать снова ближе к концу десятилетия, когда агентство отправит на Марс еще более совершенный марсоход под условным названием «Марс-2020». Оба марсохода размером и весом примерно с автомобиль «Шевроле-Спарк». Ну и как это сделать?

Если вы еще не избавились от наивной самоуверенности начинающего инженера, то, наверное, думаете: «А что тут сложного? Надо просто подождать, когда марсоход замедлится в атмосфере, а потом спокойно покатиться или заскользить по поверхности — и потихоньку остановиться. Мы же каждый день сажаем самолеты. И на Луну кучу всего высадили. В принципе мы понимаем, как это делается». Иначе говоря, вы начнете с известной вам задачи, как я, когда пытался вывести уравнение эллипса при помощи известной мне математики. Однако, оказывается, вся эта история с мягкой посадкой на поверхность Марса просто нечеловечески сложная. На Земле в твоем распоряжении много воздуха, и даже самые быстрые истребители летают с неизмеримо меньшей скоростью. Когда космический аппарат с «Кьюриозити» приблизился к Марсу, его скорость была более чем в шесть раз выше, чем у F-35 на полном газу. Нужно было рассеять очень много энергии.