Дорогие мама и папа!

Наконец-то собралась вам написать. Джеральд говорит, я слишком долго откладывала, ну да лучше поздно, чем никогда. Сколько ж времени прошло? Полтора года? Или все два? Словом, вот она я.

Я отработала первую неделю в травматологическом отделении и много чему научилась. Вот уж не знала, что перевязать простую рану так сложно. Не говоря уже о серьезных ранах или там ожогах. Вот при ожоге, например, необходимо сперва очистить рану скальпелем. И если все сделать правильно, то пациенту не очень больно. Многим медсестрам плевать, и они по небрежности причиняют пациентам боль. По правде сказать, даже нарочно. А я, я так люблю помогать людям!.. Хотя мир, кажется, против.

Я ужасно рада, что работаю в больнице, потому что там есть хотя бы один человек, которого в самом деле заботит удобство пациентов. Некоторые медсестры даже обезболивающих таблеток пациентам не дают и уколов не делают, когда те попросят.

Позавчера мы с Джеральдом ходили на собрание. Был там один по-настоящему хороший человек, он рассказывал о том, что надо помогать людям. У него совсем нет денег, он все отдает бедным и бездомным. Зато Библию знает как свои пять пальцев. Говорит он – просто заслушаешься; завтра вечером мы пойдем на встречу с теми, кто заинтересовался: там народу поменьше будет. Этот человек вовсе не стар, хотя выглядит старым, если вы понимаете, о чем я. В глазах у него – вековая мудрость. По правде сказать, поначалу его имя – Большой Папа – меня вроде как насторожило, но на самом деле он такой и есть. Большой Папа. Славный, добрый, надежный.

Кстати, Джеральд окончил курсы, стал теперь сварщиком, мой медпрактикум тоже вот-вот завершится. Джеральд говорит, неплохо было бы съездить в Израиль. Тогда даже не знаю, что мы будем делать. Но в Лос-Анджелесе мы оставаться точно не хотим. Может, переберемся в Вегас, поселимся поближе к вам.

Джеральд передает привет. Пишите!

С любовью, Синди.

Дорогая Джейни!

Я только сказать «спасибо» за подарки. Надеюсь, у тебя все о'кей. Халат просто классный, я из него не вылезаю. Джеральд говорит, ты бы хоть постирала его иногда. И смеется. И за массажное масло тоже спасибо. Я обменялась с Софи, потому что мне «франжипани» больше нравится.

Из той ужасной больницы я уволилась; теперь помогаю ухаживать за больными в приюте Большого Папы. Другие здешние медсестры не так хорошо подготовлены, однако куда заботливее, чем в больницах, где мне приходилось работать. Как бы то ни было, работа отнимает у меня почти все время без остатка, зато так приятно чувствовать себя нужной. Одна из наших женщин раньше работала в Юкийской больнице общего профиля в Сан-Франциско, так она рассказывает, там было просто жуть что такое, все думали только об одном: кто по счетам заплатит, а на остальное плевать. Мы – богатейшая страна в истории мира, и даже о своих больных толком позаботиться не можем.

Джеральд теперь в охранниках. Ходит с ружьем, сопровождает мешки с деньгами до бронированных автомобилей. Он свою работу терпеть не может. Но Большой Папа говорит, что такой опыт ему очень полезен. В следующем месяце Джеральд едет в Израиль. Мне ужасно хочется поехать с ним, но я не могу бросить больных.

Ну, мне пора бежать. Пиши.

С любовью, Синдерс.

Тед листал письма из прошлого Синтии и недоумевал – нет, не потому, что отследить, как эту женщину затянуло в секту Большого Папы, оказалось проще простого; Теда изумляла его новообретенная способность читать историю Синтии словно открытую книгу. Он видел перед собою женщину великодушную, скорбную, зрелую и в то же время простофилю – как говорится, вчера на свет родилась. Такими хочешь видеть всех вокруг – и в то же время не хочешь. Добрая, но дуреха; способная, но бестолковая; ищущая натура – и при этом безнадежно заплутавшая.

– Расскажите мне про детей, – попросил Тед.

– Ты ж умрешь на рассвете, – отозвалась Синтия, словно затворяясь наглухо; ее лицо утратило всякое выражение, свет в глазах погас. – Тебя расстреляют из пушки.

– Знаю, – кивнул Тед. – И что вы по этому поводу думаете? Вы, человек порядочный и добрый. Вам нравится помогать людям. Вы ведь медсестра, так?

– Откуда ты знаешь?

– Разве я похож на дьявола?

– Повторяю, я понятия не имею, как выглядят дьяволы, – отозвалась Синтия. – У тебя швы на шее. – Лед в ее глазах понемногу таял. – Тебе полагается быть мертвым.

– Ну, похоже, утром об этом позаботятся. А вы видели лицо моей дочери, когда меня похищали? – Тед не стал дожидаться ответа. – Она очень испугалась?

– Откуда ты узнал, что я медсестра?

– Вы похожи на медсестру, – сказал Тед.

Синтия на цыпочках отошла назад, хмурясь от страха. Руки ее дрожали; вне всякого сомнения, в том, кто сидел на земле в нескольких футах от нее, она и впрямь видела дьявола. Синтия развернулась и бегом бросилась к главному зданию. В том, что она обратилась в бегство, заключался некий сакральный смысл: свидетельство подобающего страха перед демоном.

На пороге Синтию встретил Большой Папа. Адепты вновь распевали песню про Майкла, подгребающего самую малость ближе к берегу, и их голоса служили своего рода фоном для разговора между Большим Папой и Синтией.

– Как там наш дьявол? – осведомился толстяк.

– Ты уверен, что он и впрямь дьявол? – спросила Синтия.

– Уверен.

– Он знает, что я работала медсестрой, – сообщила Синтия. – Я ему не говорила. Откуда ему знать?

– Видишь ли, демоны, они хитрые. Но этот совершил промах. Лишь марионетка Сатаны может знать такие вещи. Иди сюда, Синтия, дай Большому Папе обнять тебя. Дай Большому Папе привлечь тебя к груди. Дай Большому Папе тебя утешить. Дай Большому Папе почувствовать, как твоя кроткая невинность тает и перетекает в его осененное божественной благодатью тело. Ты чувствуешь силу Господа-Бога-Иисуса-Христа-Всемогущего?

– Да, Большой Папа.

– Майкл, к берегу греби.

– Аллилуйя!

– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

Когда в то достопамятное промозглое весеннее утро Глория впервые сообщила Теду о том, что беременна, сердце у него упало. Он сидел на краю кровати, отрешенно глядя себе под ноги. Как же так вышло? Впрочем, как так вышло, это как раз самоочевидно. Но как же ему прикажете содержать ребенка?

Тед выдавил из себя некое подобие улыбки.

– И что же нам теперь делать?

Глория ушам своим не поверила. И расплакалась. Однако Тед, будучи Тедом – тем, каким он был в прошлом, – не отступался:

– Как же так вышло? – Глория смотрела на него во все глаза. – Ты что, забыла принять таблетки?