Но все резко изменилось с началом наступления гуннов. Их штурмовики и бомбардировщики целыми днями совершали налеты и даже ночью бомбили порт. А потом почти весь дивизион отправили на восток, а нас оставили. Майор правда пообещал, что как только они там укрепятся, он нас вытащит к себе. Еще при формировании моей батареи у нас была нехватка тягачей. Даже чтобы притащить все наши орудия пришлось брать три тягача из дивизиона. Конечно пока орудия стоят на позиции тягачи и не нужны, но вот если куда-то придется двигаться, то мы не сможем все орудия увезти своими силами. Кстати и снарядов нам оставляли немного, их и так было мало — суда приходили редко. После ухода дивизиона у нас оставалось по полсотни снарядов на ствол, и то видимо потому, что мы могли такое количество сразу при перемещении забрать собой на новую позицию.

А утром на следующий день с наблюдательного поста поступил доклад, что к берегу приближается большая группа кораблей. Мы все ждали, что это тот самый конвой, и сейчас, получив подкрепление, мы отбросим гуннов от Лиссабона, а может быть, и выбьем их из Испании. Ведь нам говорили, что у гуннов не так много сил, а испанцы совсем не вояки — стоит только посильнее нажать на них, как сразу бегут.

Но это были гунны. Когда поступил второй доклад, что подходящие к берегу корабли начали обстреливать порт, я даже не поверил, но с НП все подтвердили, и я сразу приказал включить наш радар, и всем занять боевые позиции. А сам связался со штабом — и мне показалось, что дежурный там был сильно удивлен, узнав, что мы находимся на этой позиции и полностью готовы к бою.

Дальше мы сделали то, чему нас учили — ориентиры у нас были заранее установлены, и даже часть была пристреляна. Главной мишенью мы выбрали самый большой корабль — после я узнал, это был старый французский линкор — и не попасть в такую крупную цель было невозможно, тем более всю нашу стрельбу корректировали и по радару и наблюдатели, до которых от кораблей было не больше 2–3 миль. Когда такая большая туша еле-еле ползет повернувшись в нам боком, тут только успевай стрелять. Как положено, мы провели пристрелку, а затем перешли на беглый огонь — и добились, по докладу с НП, больше двадцати попаданий, линкор даже остановился, и горел. Тогда мы перенесли огонь на корабли поменьше, и успели подбить четыре, два утонули, два горели, стоя на месте. А затем с НП передали — господи, он стреляет по нам!

Сэр, вы даже не представляете, что значит находится под огнем ТАКИХ орудий, когда от каждого взрыва сотрясается земля и 13-ти тонные Лонг Томы летают в воздухе словно пучок соломы от ветра. Здесь я понял разницу между морской и сухопутной артиллерией, у нас никогда не было и нет таких калибров! Линкор дал по нам целых три залпа, и очень точно, нашу позицию буквально перепахало, как плугом! А когда все завершилось — в живых осталось едва две дюжины парней, и половина ранены, орудия разбиты все, и радар — но лейтенант Корвокат отделался лишь синяками и царапинами, хотя его буквально выбросило из фургона взрывной волной. Из машин уцелел один грузовик и «додж», так что мы первым делом доставили раненых в госпиталь — а после, никто ничего не знал, что делать, была полная неразбериха, на улицах стреляли, эти гунны, или французы, все же высадились в порту, и у них были танки! Мы старались держаться вместе, ведь мы пока оставались одним подразделением — вот только пушек для нас не было, пришлось по-пехотному. В ночь на 23е ноября мы снова оказались на берегу, почти в том же месте где была наша батарея. И положение было уже хуже некуда, гунны заняли Лиссабон и вылавливали уцелевших, причем нередко даже не брали в плен, а убивали на месте — а раненых, захваченных в госпитале, они выбросили наружу, на землю, и проехали танками, двое моих парней, направленных в разведку, видели это в бинокль с соседнего холма, это был ужас — и там ведь были наши раненые, с батареи! Значит, все верно было в том русском фильме, про фашизм, мы видели его еще в Англии — что для истинного наци, любой не ариец, это животное, хуже чем ниггер для уроженца Алабамы. И мы твердо решили, что в плен нам сдаваться нельзя.

Русские в таком случае уходили «в партизаны», в лес. Но тут не было лесов, лишь редкие кусты, и горы, и местное население, говорящее на незнакомом языке. Я впервые пожалел, что пробыв в этой стране полгода, так и не научился объясняться с аборигенами, ну кроме буквально десятка слов — так что мы даже еды не могли спросить. И пришлось заняться банальным воровством — в какой-то деревушке мы позаимствовали рыбачью лодку, нас осталось шестеро, мест хватило на всех. Спорили, куда плыть, на север или в Марокко — решили, на север, мы все же не моряки, у берега как-то спокойнее, из всех приборов у нас один компас нашелся. В море трупы плавали, в спасательных жилетах, мы наверное, больше десятка видели за все время, и это были наши, с того не дошедшего конвоя! Нам повезло остаться незамеченным гуннами с берега, и не наткнуться на их катера, мы просто плыли всю ночь вдоль побережья, сколько смогли. Утром нас атаковал пролетающий мимо «мессер», мы не придумали ничего лучшего, чем прыгать в воду и нырять, увидев как он нацеливается на нас. Но Корвокат был ранен, а Николас утонул — и самое главное, у лодки было пробито дно, она быстро заполнялась водой, а до берега было не меньше мили — так что когда мы, забравшись снова в лодку, и втащив Корвоката, затыкали дырки чем попало, выплескивали воду и судорожно гребли, то истово молились Господу нашему, даже те, кто не сильно в него верил. И вероятно, он услышал нашу мольбу — когда с берега нас окликнули, это оказались уже наши…

Итальянцы, сэр — а разве они тоже по нам стреляли? Я совсем не помню этого — ну разве что, когда мы уже отъехали, то слышали разрывы тяжелых снарядов где-то в стороне. Такой же морской калибр — теперь я ни с чем его не спутаю. Но мы тогда даже не подумали, что это имеет какое-то отношение к нам.

— Вы так и не поняли, что произошло, майор Смит? Тогда прочтите вот здесь — где этот умник Полански на вопрос, был ли он прежде знаком с морем, простодушно отвечает, что нет, он из Невады, и артиллерист, а не моряк — «но разве это важно, мишень плавает, или стоит на земле?». Он слишком хороший артиллерист, на свою и нашу беду — сумел положить снаряды по навесной точно в палубу этого французского корыта, с пробитием, в машинное отделение! А теперь я спрашиваю вас, Смит, кто виноват, что эта бронированная лохань в двадцать пять тысяч тонн весом потеряла ход точно на фарватере, в самом узком месте, где ее и застал авианалет? В результате вход в порт оказался заблокирован — и конвой, что от него осталось, не мог войти!

Формально вам будет вынесен приговор за неподчинение приказу и драку со старшим по званию. По сути же — за то, что из-за излишнего усердия вашего подчиненного мы все оказались в такой жо..! Победителей не судят — так, я слышал, говорят русские. Только победителей, майор Смит — а проигравших, совсем наоборот!

Так что, выбирайте. Или вас отправят в Англию, для вступления приговора в законную силу. Если вы туда долетите — гунны устроили настоящую охоту за транспортными самолетами — но если все же вы там окажетесь, то можете смело надеяться остаться живым до конца этой войны, хотя и в очень некомфортных условиях и с неприятными последствиями, хе-хе. Или же вам придется повоевать в пехоте, как Поланскому — у нас нет для вас вакансии командира даже батареи, как впрочем, нет и лишних пушек. А в пехоте потери огромные, особенно в офицерском составе, и все говорит о том, что гунны вот-вот начнут решающий штурм. И очень может быть, что завтра нас бросят под гусеницы, как в Лиссабоне — а если мы выживем, нам придется еще долго сражаться, пока над развалинами Берлина не взовьется наш флаг, а Гитлера наш расстрельный взвод не поставит к ближайшей стенке. Но ваша воинская честь, а также послужной список, майор Смит, останутся незапятнанными. Так что вы выбираете?