Сзади раздаётся грохот ШКАСа жива! Слава Богу! Дашка, жива! На мгновение оборачиваюсь — точно! Стеклянный колпак вертится из стороны в сторону, со ствола пулемёта, укрытого дырчатым кожухом, срываются языки выстрелов. Молодец, девочка! Так их!

Внезапно мотор чихает и вначале медленно, неуверенно, затем всё быстрее и быстрее начинает работать вновь. Что за…?! Тяну ручку на себя, и окутанный дымом самолёт начинает нехотя набирать высоту. Дарья сзади поливает немцев длинными очередями. Я изо всех сил лезу на высоту — сейчас только в ней наше спасение. Нееет!!! Двигатель надрывно взвывает, слышится короткий хруст, жалобный вскрик обрывающегося шатуна — и тишина… В тот же миг мотор словно взрывается, массивный кусок металла изнутри проламывает капот и с коротким скрежетом врезается в фонарь кабины, в ореоле разбитого плекса уносясь назад. Сквозь треск слышу ругань Дарьи.

— Ты чего?!

— Ушёл, гад! В прицеле же был, и откуда эта железяка взялась! Прямо по стволу!

— Держись! Посадка будет жёсткой!

— Ой, мамочка!..

Крутиться над аэродромом нет ни времени, ни смысла, ни возможности. Срубая плоскостями верхушки деревьев, я плюхаюсь на землю, в скрежете и стонах рвущегося металла пропахиваю посадочную полосу, оставляя за собой целую борозду вывороченного чернозема.

Наконец, обезумевшая машина замирает. Я торопливо открываю фонарь, выскакиваю на плоскость, помогаю выбраться из колпака девушке. Едва успеваем отбежать метров на десять, как сзади слышится негромкий хлопок, а затем рёв пламени авиационного бензина, нас обдаёт жаром.

Спотыкаясь и поддерживая друг друга, мы успеваем отбежать, прежде чем начинается беспорядочная стрельба детонирующих пулемётных патронов. Падаем ничком, прикрывая голову. В этот момент над нами с рёвом проходит «мессершмитт», воздушная струя от его винта обдаёт нас дымом и вонючим выхлопом. Совсем низко над землёй, сволочь!

В бессильной злобе я вижу, как хищное узкое тело с ярко-жёлтым коком уходит на высоту и делает мёртвую петлю прямо над нашими головами. Радуется победе, сволочь!.. Наконец, фашист уходит восвояси, а мы с Дашей поднимемся и бредём к нашим землянкам. Навстречу нам бегут бойцы БАО.

— Вы живы, товарищ командир?!

— Только мы и остались…

Воцаряется тишина. Навстречу выбегает невесть откуда взявшийся Леха Махров:

— А где остальные, товарищ старший лейтенант?

Я не успеваю ничего ответить, как девушка выпаливает:

— Все здесь, товарищ старший майор. Перед вами.

— Как… все — наш новый НКВДэшник в шоке.

— Всех пожгли. И нас, и истребителей. Всех.

Над полем проносится истошный женский крик.

Это кричит одна из подавальщиц, изо всех сил зажимая себе руками рот…

Силищу мы накопили, по тем временам, конечно, немалую — почти восемь дивизий, и все полного состава. Вооружённые по штату, сытые, экипированные согласно Устава РККА. По бумагам, ясное дело, а на деле — кое-где одна винтовка на троих. Но всё равно порой стыдно становилось, что кто-то совсем рядом врага сдерживает, а мы тут в тылу отлёживаемся, можно сказать, брюхо наедаем.

Слава Богу, недолго «курорт» наш продолжался — маршал Тимошенко приказ издал, генерал Иван Артемьич, как положено: «есть!» ответил. И раненько утречком мы уже на позициях стояли, сетками маскировочными обмотанные и кустиками утыканные, и сигнала ждали. Ну и дождались.

Только забрезжило, как в небеса ракета зелёная взвилась, по радио тоже продублировали: «Гром! Гром! Гром!». То есть, начали. Ну, начали, так начали. Мы-то думали, что артиллерия хоть немного нас порадует или авиация налёт на передний край противника изобразит… какое там…

«За Сталина! За Родину!» — и всё, причем именно в таком порядке. «Бей фашистских оккупантов!». Мне-то что, я бить очень даже не против! Тем более, что тут и личные счёты прилагаются. Но переть вперёд, на дурачка, авось кривая вывезет — увольте… хотя, кто нас, простых бойцов, спрашивает-то?..

* * *

… — Сосна — 1, доложите Берёзе.

— Я Сосна — 1. Выдвинулся к переднему краю. Прохожу порядки пехоты.

— Медленнее, Сосна, медленнее!

Это уже другой голос в наушниках, более командный, нежели у нашего командира полка. Ладно, будем надеяться, что броня спасёт.

Дзинь!

Ну что я за человек, снова накаркал! Рикошет! Мехвод вскрикивает.

— Ты что, Петров? Ранен?!

— Никак нет, товарищ капитан, немного крошкой посекло…

Облегчённо вздыхаю… и бросаю мимолётный взгляд на люки. В смысле, из какого лучше выскакивать, если нас… Матерясь про себя, гоню эту мысль как можно дальше.

Какого б я из себя бесстрашного не строил, сколько бы потом не хвастал, боюсь я каждый раз — всегда, когда в атаку идём, мандраж и начинается. Страх заполняет всё тело, мерещится, будто каждый снаряд летит прямо в меня, будто все вражеские танки и противотанковые орудия стреляют только в мою машину.

Но я вспоминаю, что рядом ещё четверо ребят, а за спиной целый батальон таких же мальчишек, как мой заряжающий Дымов, которому вчера исполнилось девятнадцать лет. И командир должен показывать им пример.

С другой стороны, не страшно, что я поддамся азарту боя и потеряю над собой контроль — страх вытесняет эту дурацкую бесшабашность. И уже холодной головой я оцениваю ситуацию на поле боя, инстинктом находя слабое место, чтобы бить, бить туда изо всех сил…

«КВ» медленно набирает скорость. Всё же он слишком тяжёл, слишком…

Обнаружив врага в перископе, прерываю ненужные, в общем-то, размышления:

— Петров, левее на два!

Механик берёт влево, туда, где я заметил взметнувшуюся пыль от выстрела противотанковой пушки. Ага, вот и она! Хвалёная, а вернее, «перехваленная» «тридцатисемимиллиметровка».

Для «БТ» и «Т-26» годится, но не для нашего непробиваемого чудовища. Прислуга орудия это прекрасно знает, немедленно бросаясь в разные стороны. Но пулемёт ставит точку в их коротком забеге, где ставкой жизнь. Один не успевает, исчезая под широченной гусеницей.

Я напрягаюсь, готовый услышать хруст костей и предсмертный вскрик, но разве в таком грохоте услышишь? Тут же невольно отшатываюсь от перископа. Яркая белая вспышка бьёт по глазам, и одновременно по уцепившимся за внутреннюю скобу рукам проходит краткая дрожь. Рикошет!

Это уже серьезнее, теперь только вперёд! Чем выше скорость, чем больше петляем, тем меньше шансов у противника подбить нас… Бежишь, гад?! Грохочет «ДТ», нелепо взмахнув руками, немец валится на землю. Ещё шевелится, но бесполезно — траки соседнего танка накрывают врага. Замечаю, как в агонии дёргается сапог… а может и не в агонии, просто катками пошевелило…