— Я им подстрелю, — говорю, — пусть только попробуют, сучьи дети.

— Они обязательно попробуют. Вон последний раз на телеге с дарами вещей вдвое меньше было, чем месяц назад, а ты и не заметил. А не прилетишь законную долю забирать, вообще дары приносить прекратят. А потом и ружьишки достанут.

— А вот возьму и не полечу за долей. Кто, в конце концов, властелин этих мест! Так что никуда ты не денешься — здесь останешься.

— А ты сам-то хочешь, чтобы я осталась?

— Ну конечно, хочу, — говорю я. — Прикипел я к тебе. И вообще, я думаю. В общем, я стал жалеть, что у драконов с девушками ничего быть не может.

— А ты уверен, что не может, Амик? Помнишь, про ведьму тебе говорила? Про старую Яновну.

— Ну, помню, а при чём здесь она?

— Да притом, — Ясмина сказала и даже не покраснела, а так, порозовела слегка. — Она не только приворотное зелье умеет. Говорят, она ещё кое-что может.

— Да что кое-что то?

— Да так. Самую малость. Превращать на ночь дракона в человека.

Вам не приходилось читать «Секс в жизни мужчины»? Если нет, обязательно прочитайте — полезнейшая монография.

Мы в пещере втроём теперь живём. Со старухой ведьмой. Это потому, что в человеческом обличье в гору мне никак не залезть, так что приходится ведьму под рукой держать. Та ещё, я вам доложу, старуха — вредная, склочная да сварливая. Клички мне обидные придумывает. Но ничего, терплю, выхода-то нет другого.

Тут старая как-то говорит:

— Ты, птеродактиль, что делать будешь, если помру я, а?

— Типун тебе на язык, — отвечаю, — старая. Такие, как ты, за просто так не помирают. Чувствую, ты ещё меня переживёшь.

— А я, — говорит, — жабья рожа, из принципа ласты склею.

Вот сижу и думаю. С неё станется — виол не может из принципа дуба дать, до того вредная старуха. И, между прочим, в человеческом обличье рожа у меня никакая не жабья. Вполне, я бы сказал, достойная физиономия. Мне даже кажется — благообразная.

К тому же, тут ещё одно событие приключилось. Я теперь во обще такую монографию читаю, что если бы наши в ПИДРАК’е узнали, у них бы перепонки отвалились, а то и хвосты. Некий доктор Бенджамин Спок написал. «Ребёнок и уход за ним» называется. Кстати, рекомендую — очень, просто очень толковая книженция.

СЕРГЕЙ КАРЛИК

Пока лежат мертвецы

Рассказ

— Вот дерьмо!

А что вы хотите? Двенадцать часов ночи, я уже почти сплю. Вдруг звонок в дверь. Подхожу, смотрю в глазок и вижу друга своего, Сашу. Сквозь металлическую дверь запаха не учуешь, а Саня, он пока не заговорит, ни за что не догадаешься, пьяный он или трезвый. Саня мне друг, даже, наверное, брат. Я не мог ему не открыть. По лицу его я понимал, что дела у него плохи, но понять, в чём дело, не мог, пока не открыл. Как только дверь открылась, на лице у Санька выражение горя и отчаяния сменилось на облегчение, после чего он сделал пару шагов и кулем упал у меня в прихожей. Зашибись!

Что с ним, я понял по запаху. Нажрался, скотина! Но почему он пришёл ко мне домой? Обычно он отсыпается дома, под надзором жены. А тут…

Перешагнув через бесчувственное тело, я запер дверь и задумался. В принципе, можно и так его оставить, но всё-таки как-то неудобно. И жене Сашиной надо позвонить, вдруг она беспокоится? Решив сначала позвонить Саше домой, а уж потом раздеть и уложить в постель, я направился к телефону. Пара гудков — и раздражённый женский голос рявкнул мне в ухо:

— Алё!

— Светик! — как можно более миролюбиво начал я. — Саша переночует у меня. Хорошо?

— Хорошо! Ещё как хорошо! И пусть, пока не пропьется, не возвращается. Я его видеть не желаю! Так и передай ему, нет ему сюда дороги! Этот урод…

Но тут я уже положил трубку. Во-первых, терпеть не могу этот её визг, как будто поросёнка кастрируют, а во-вторых, и так стало понятно, что никто по моему корешу у него дома не скучает.

Я отволок его за ноги в мою бывшую детскую. Раньше в этой комнате существовал я, но теперь она превратилась во что-то среднее между чуланом и тренажёрным залом. Всякие спортивные железки и тренажёры соседствовали со старой рухлядью, которую я сюда стащил из двух остальных комнат. Вот уже два года, как я живу один в трёхкомнатной квартире, с тех пор как мать умерла. Саше просто повезло, что я пока не успел жениться, небось моя жена не обрадовалась бы такому визиту. Впрочем, и будь я женат, иначе бы не поступил.

Вообще-то Саша тихий алкоголик. В запой он уходит редко и в пьяном виде не буянит. Но, конечно, эти его запои, во время которых с невероятной скоростью пропиваются все имеющиеся в карманах, а также на книжках и в заначках деньги не могут не раздражать его жену. Меня эти пьянки тоже не радуют, сам я не пью, как-то не тянет. Поэтому я не могу понять прелести этого состояния, когда денег всё меньше, а со здоровьем всё хуже. Однако дальше пары воспитательных бесед я не пошёл.

Стелить ему на старом моём топчане в детской я, естественно, не стал. Положил так. Правда, куртку с него снял и положил его бесчувственное тело аккуратненько набок. Где-то читал, что именно так и надо, а иначе можно захлебнуться рвотой. Из кармана куртки вывалилась какая-то странная тетрадь. Очень старая, вся в каких-то масляных пятнах. Края листов были истрёпаны, уголки листочков черны от грязи. Открыв её наугад, я увидел мелкий, неразборчивый почерк. Ради простого любопытства решил прочесть хотя бы пару строк.

Для нужного эффекта возьмите два листа порывень-травы, настаивайте на лошадиной моче два дня, а после смажьте подол подвенечного платья вашей сестры…

Порывень-трава? Смазать подол сестре?

Тетрадь я бросил на кухонный стол — завтра разберёмся.

* * *

Завтра наступило быстро. Я бы сказал слишком быстро. Я, во всяком случае, выспаться не успел. Но понедельник день вообще тяжёлый, так что я, в общем-то, спокойно воспринял своё состояние. Однако на работу я собирался не один. Мы с Сашей работаем на одном заводе, только в разных цехах. Я вкалываю строгальщиком, а он токарем.

Так вот, пока я готовил нам двоим скромный холостяцкий завтрак, чистил зубы и тому подобное, Саша тихо сидел