вдруг подскочил, распахивая дверь во временную камеру, затем дверцу на улицу. Он обхватил оцепеневшего Павла и заорал детям:

— Не спите!

И мальчик метнулся к выходу.

— Шустрый парнишка, — говорил Павел. — Побегали. А ты бы хоть соображал. Как они отсюда стали бы домой добираться?

— Идиот, — буркнул Толя. Скованный слишком тесной для него, рассчитанной на подростка смирительной рубашкой из специального снаряжения, он был вдобавок пристегнут к креслу ремнем.

— Вколи ты ему тоже успокоительное, — посоветовал шофер.

— Не надо, — попросил Павел. — Сам же знаешь, у него брат недавно… Подъедем к территории, Толь, я тебя развяжу, только ты… смотри… А?

— Зачем? — жестко сказал водитель. — Раз психоз, уберут с этой работы, как он и хотел.

— А чего вы, собственно, хотите?

И это после того, как она два дня ходила по инстанциям, чтобы добраться до управления профилактики распространения? Мило. После двух дней встречного недоумения, унижений, всевозможных угроз за укрывание больного, лишнего, не в срок, обследования на вирус — все тот же вопрос.

Тетка была толстая, с допотопной, как монумент давно ушедших времен, прической, и кабинет тоже был монументальный, без модной офисной мебели. Солнце выжигало светлые пятна на полированной поверхности письменных столов.

— Я пришла, чтобы выяснить, куда увезли моего мужа, — холодно сдерживаясь, ответила Таня.

— Мужа или сожителя? — спросила чиновница, листая Татьянин паспорт.

— Сожителя, — Татьяна с ненавистью посмотрела в густо подмазанные глаза.

— А зачем это вам?

— Я бы хотела быть с ним. Работать в приюте. Я ведь фармацевт по образованию, медицинский работник, только по здоровью была демобилизована. Могу быть санитаркой, нянечкой, кем угодно. Или пройду курс медсестер, если надо.

— Какие приюты, девушка, вы что? Да настоящих детей девать некуда. Знаете, сколько сейчас сирот? А этих… Вы не знали? Конечно, это не афишируется, из гуманных соображений. Но все равно скоро будет всем известно…

— Я не знала, — полушепотом сказала Татьяна. Перед глазами все кружилось. Она переглотнула и сказала:

— Но мой племянник… он же в санатории… или это…

— Ваш племянник еще взрослый? Да, санатории для взрослых существуют. Это не обман. Пока человек может заработать на себя, пока его не надо содержать и обслуживать. Хотя уже было предложение закрыть заразники. А декрет об эвтаназии для достигших детского уровня принят два месяца назад. Да вы сядьте, — велела она Татьяне, которую охватила полуобморочная слабость. — Сядьте. Информация не из легких. Но вы же понимаете, что для вашего мужа все так и так бы скоро кончилось. А вот вы бы еще намучились. Их не мучают долго, все стараются сделать сразу, в день задержания. И не предупреждают, когда делают укол, говорят, что это анализ. Разве что в последний момент догадается. И никакой боли. Не думайте, что он страдал. Просто уснул. Ну, вы же знаете, как это происходит?

Татьяна не знала, но представляла, как: безжизненно-стерильная палата, куда приводят мальчика, кушетка под белой клеенкой, фальшиво-добрая медсестра с уклончивыми глазами. Каталки в коридоре. «Приляг. Не бойся, маленький, дай руку». Вечернее солнце в окне. Свет. Головокружение…

Перед глазами плясал горячий луч почти летнего солнца.

МАЙК ГЕЛПРИН

Динозавр динозавром

Рассказ

Мой дядя, достопочтенный дракон Клавдиус, огнедышащий, одноглавый, чешуйчатый, издох аккурат на Масленицу. Мы в ПИДРАК’е об этом уже на следующее утро узнали — у драконов с распространением информации полный ажур. Ах, да, ПИДРАК— это где мы живём. Питомник Драконий, если кто не понял по слабоумию.

Короче, только рассвет занялся, прилетает в ПИДРАК драконишка, облезлый такой, доходной, да к тому же двуглавый. Мы таких и за драконов не держим — у них левая башка не ведает, кто творит правая. О трехглавых я вообще не говорю — полные олигофрены Вот взять хотя бы Змея, сынка Горына-недоумка. Тот ещё тормоз был — неуправляемый отморозок и охальник. Говорил ему старый Огнеплюй — совесть включи, подколодный, а то, неровен час, доиграешься, не своей смертью помрёшь. Как в воду глядел. Срубил Добрыня, сын человеческий, Змею все три башки, не поморщился.

Извините, отвлёкся. Приземлился, значит, мутантик этот двухкочанный прямо по центру Драконьей Поляны, пламенем синим из четырёх ноздрей отдышался да как заорёт:

— Выходи, кто живой есть, сей же миг дело особой важности слушать.

Ну, все, само собой, из пещер на поляну разом повысыпали, чуть пожар не сотворили. Молодняка драконьего, к делу не пристроенного, в ПИДРАК’е совсем невпроворот стало, скоро пещер на всех не хватит, на деревьях спать придётся. Короче, визитёр наш левой тыквой покивал, правой рыгнул и спрашивает:

Кто здесь есть молодой Амелетус, племянник достопочтенного Клавдиуса?

Что ж, протиснулся я сквозь толпу сородичей вперёд.

— Я, — говорю, — Амелетус, Клавдиусого покойного брата сынок единственный.

Тут двуглавый обе бестолковки понурил и говорит — то ли правой, толи левой, непонятно:

— Сочувствую тебе, Амелетус. Дядюшка твой, славный дракон Клавдиус, огнедышащий, одноглавый, чешуйчатый, владыка гор Карпатских и земель Гуцульских, на восемьсот четырнадцатом году жизни в цвете лет перепонки откинул. Я, Двурыл младший, компаньон нотариальной конторы «Большой Двурыл и малый», был доверенным лицом достопочтенного Клавдиуса на протяжении последних пятисот лет. И вот я здесь, Амелетус, для того, чтобы ознакомить тебя с завещанием и помочь вступить в права наследования.

Я от радости аж подпрыгнул и круга три над поляной нарезал — еле удержался, чтобы петлю Нестерова в воздухе не заложить. Это какое же счастье при жизни выпало, а я уж думал, так и издохну в ПИДРАК’е, пока старый хрен в Карпатских горах жизнью наслаждается. Ну да ладно, опускаюсь, значит, на землю, скорбное выражение на морду цепляю и говорю:

Нет предела несчастью моему. В великом горе своём ставлю всем перцовой огнедышащей. — Ну, тут братия питомническая крыльями от радости захлопала, а я тихо так продолжаю: — Ты завещание зачитывать будешь, уважаемый Двурыл, или душу из меня будешь тянуть?

Конечно, разумеется, — крючкотвор этот засуетился, бумагу в виньетках да печатях из складок гребня выудил, огоньком откашлялся да и давай гнусавить то обеими башками, то попеременно: — Я, Клавдиус, находясь в здравом уме и при памяти. завещаю любимому, — тут я саркастически хмыкнул, — племяннику своему Амелетусу, единственному моему наследнику, нижеследующее. Пещеру восьмикоматную неприступную обустроенную со всем содержимым, включая сокровища (опись прилагается). Власть над деревеньками (список прилагается) и людишками, в них проживающими. Стадо скота поголовьем (расчёт поголовья прилагается), пастбища и угодья общей площадью (карта с размерами прилагается). И девицу Ясмину (фотографии фас и профиль прилагаются) в возрасте восемнадцати лет, биологически девственную, взятую