— Думаю, мне лучше знать, что делать, — отрезал он. Если тебе так хочется потратить деньги, вложи их лучше в Стэннедж-Парк. Нам нужен еще один работник на конюшне, и потом, я давно уже присматриваюсь к соседнему участку земли, к югу от нас…

— Пока это не входит в мои планы.

Генри скрестила руки на груди и сомкнула губы, исчерпав свои доводы. Увидев выражение ее лица, Данфорд пришел к выводу, что она дает слово ему.

— Позволь мне продолжить… Так на чем я остановился? Отдых, гардероб… Ах да! Тебе не помешало бы научиться светскому этикету. Даже, — поторопился сказать он, заметив, что она раскрыла рот, — если у тебя и не возникнет желания снова посещать Лондон. Полезно уметь правильно держаться с разными людьми, и со снобами в том числе. Но прежде этому следует научиться, чтобы избежать казусов, как в случае с портвейном.

Она залилась румянцем.

— По этому поводу будут возражения?

Она молча покачала головой. Еще совсем недавно ей не нужен был светский этикет. Она почти никого не знала из местного общества, и такое положение вещей ее вполне устраивало. Однако она не могла не согласиться с тем, что в его словах была немалая доля истины. Знать, как следует себя вести, действительно важная штука. .

— Вот и хорошо, — сказал он. — Я всегда знал, что здравый смысл не чужд тебе, и рад, что сейчас ты еще раз доказала это.

Хотя ей, показалось, что он сказал это слишком снисходительным тоном, на этот раз она решила промолчать.

— Также, — продолжал Данфорд, — тебе было бы чрезвычайно полезно познакомиться и подружиться с твоими ровесниками.

— Почему ты говоришь со мной, как с маленьким непослушным ребенком?

— Прости, пожалуйста. Я должен был сказать — с нашими ровесниками. Полагаю, что я ненамного старше тебя, а две мои близкие приятельницы старше тебя не больше чем на год.

— Данфорд, — сказала Генри, пытаясь не думать о румянце, залившем ее щеки, — боюсь, я не понравлюсь людям. Это самая серьезная причина, по которой я не хочу ехать в Лондон. Мне нравится жить здесь одной. Очень нравится. Но быть одной в бальном зале, среди сотен людей — совсем другое дело.

— Ерунда, — произнес он, — ты найдешь друзей. Раньше этому мешали обстоятельства. Или твоя одежда, — добавил он сухо. — Конечно, люди не должны оценивать друг друга по гардеробу, но я отчасти понимаю скептическое отношение к девушке, у которой нет приличного платья.

— А ты, как видно, решил приобрести мне полный гардероб.

— Вот именно, — ответил он, намеренно оставив без внимания ее сарказм. — И не переживай насчет знакомства с людьми. Ты понравишься моим друзьям, в этом я уверен. А они, в свою очередь, познакомят тебя со своими друзьями и так далее.

На это она не смогла ничего возразить и глубоко вздохнула.

— И наконец, — продолжал Данфорд, — я знаю, что ты обожаешь Стэннедж-Парк и хотела бы прожить здесь всю жизнь, но предположим, — всего лишь предположим Генри, — что когда-нибудь тебе захочется завести собственную семью. С моей стороны было бы эгоистично держать тебя здесь, хотя мне и хотелось бы этого, ведь лучшего управляющего поместьем я вряд ли отыщу.

— Я была бы счастлива остаться здесь, — поспешила вставить она.

— Ты никогда не думала о том, чтобы выйти замуж? — спросил он тихо. — Завести детей? У тебя не будет такой возможности, если ты останешься в Стэннедж-Парке. По твоим словам, в деревне нет никого стоящего. И, боюсь, ты как следует потрудилась, чтобы распугать все мужское население округи. В Лондоне, может статься, тебе встретится мужчина твоей мечты. Может случиться так, — шутливым голосом продолжил он, — что он тоже окажется из Корнуолла.

«Ты — мужчина моей мечты!» — чуть не крикнула она. И тут же ужаснулась этой вырвавшейся на свободу мысли, так как до последней минуты не отдавала себе отчета в силе своей страсти. К тому же Данфорд случайно или не случайно задел самые тайные струны ее души. Она действительно очень хотела иметь детей, хотя и гнала от себя подобные мысли. Вероятность того, что она найдет мужчину, за которого выйдет замуж, казалась абсолютно нереальной, и мысли о детях не приносили ничего, кроме боли. Но сейчас… Почему же именно сейчас она представила себе детишек, так похожих на Данфорда? С его карими глазами и ослепительной улыбкой… Это было мучительно и горько: она знала, что эти очаровательные младенцы никогда не будут ее детьми.

— Генри? Генри?

— Что? Прости меня. Я как раз думала о том, что ты сказал.

— Может, все же согласишься? Поедем в Лондон, пусть ненадолго! Если никто из мужчин тебе не понравится, вернешься в Корнуолл, но тогда по крайней мере ты будешь уверена, что сделала все возможное.

— Но я всегда могу выйти за тебя! — вырвалось у нее. В ужасе она прижала руку ко рту. Как это только она осмелилась?

— За меня? — изумился он.

— То есть я хотела… — «О Господи, как же исправить оплошность?» — Я хотела сказать, что если бы я вышла за тебя, то… мне не надо было бы ехать в Лондон искать мужа, и я была бы вполне довольна, а тебе не пришлось бы платить мне как управляющему поместьем, значит, и ты был бы доволен и…

— Я?

— Вижу, что ты удивлен. Я и сама удивлена. Сама не знаю, как это пришло мне в голову.

— Генри, — сказал он нежно, — зато я знаю.

— Неужели?

Она почувствовала, как ее бросило в жар.

— Ты совсем не знаешь мужчин, — продолжал он. — Ты привыкла ко мне. Поэтому я для тебя — более приемлемый вариант, чем поездка в Лондон и знакомство с другими мужчинами.

«Это совсем не так!» — захотелось крикнуть ей. Но конечно, она промолчала и не открыла ему действительную причину, заставившую ее выкрикнуть те слова. Пусть лучше думает, что она боится уезжать из Стэннедж-Парка.

— Замужество — очень серьезный шаг, — сказал он.

— Не такой уж серьезный, — перебила она, решив, что хуже, чем есть, уже не будет. — Я имею в виду, что знаю о супружеских отношениях и остальном. Конечно, у меня нет опыта в этих делах, если не считать… ты сам знаешь. Но я выросла на ферме и не настолько наивна, как может показаться. Мы разводим овец, спариваем их, и не думаю, что это сильно отличается от…

Он удивленно поднял бровь:

— Ты сравниваешь меня с бараном?

— Нет! Конечно, нет, я… — Она помолчала, нервно сглотнула. Затем сглотнула еще раз. — Я…

— Что ты, Генри?

Она не могла понять, что услышала в его голосе: холод, удивление или насмешку.

— Я… я… — О Господи, ей запомнится этот день, нет, эта минута запомнится ей как худшая минута ее жизни. Идиотка! Деревянная голова! Дура, дура, дура, дура, дура! — Я… я… Думаю, я все же поеду в Лондон. — «Но я вернусь в Корнуолл, как можно быстрее», — поклялась она про себя. Данфорду не удастся лишить ее дома.