— Бака! Выплюнь! Картофель вкуснее, — смеётся Акеми.

На цветок в тени от белобрысых вихров Жиля садится пчела. Мальчишка осторожно приподнимается, опираясь на локти, и зачарованно рассматривает насекомое. Маленькие лапки пчелы желты от пыльцы, она деловито копается в недрах цветка.

— В-во внутрен-нем саду Собора есть п-пасека, — шёпотом рассказывает Жиль. — К-когда я б-болел, отец Ксав-вье лечил м-меня мёдом. И рас-сказывал про п-пчёл. К-как они работают, как живут и д-делают мёд. Т-ты знаешь, что у них св-воё г-государство?

— Не-а, — равнодушно отзывается Акеми. — Когда с детства работаешь, как-то не до пчёл. Я их вижу только на праздниках, когда всем можно приходить сюда.

Мимо пробегают двое детишек лет четырёх, радостно вопя и пиная тряпичный мяч, и потревоженная пчела улетает. Жиль сокрушённо вздыхает, садится, поджав под себя ноги в залатанных старых джинсах, и слегка касается тонких лепестков цветка. Кончики пальцев становятся жёлтыми.

— Я п-пчела! — радостно восклицает Жиль и касается кончика носа Акеми. — С-сейчас ужалю!

— Я тебе сейчас палец откушу, — мрачно обещает девушка. — Я этого пакостника отмыла, штаны отстирала и заштопала, а он — «ужалю»!

Она треплет его по макушке, ероша светлые пряди. Жиль смешно вытягивает тощую шею, подставляя голову под нехитрую ласку, щурится. Акеми закрывает ладонью его изуродованную шрамами щёку, пытаясь представить мальчишку без них.

— Красивый ты малый, — улыбается она. — Отмыть, причесать, приодеть — и от девок отбою не будет.

Жиль меняется в лице, шарахается. Наскоро пятернёй зачёсывает длинную чёлку на левую сторону лица.

— Н-не издевайся.

— Я не издеваюсь. Кто ж виноват, что так случилось…

Мгновенье — и Акеми остаётся одна. Мальчишка быстрым шагом идёт куда-то в сторону — туда, где гуляют празднично одетые горожане, играют дети и соблазнительно пахнет съестным. Пожав плечами, Акеми направляется за ним.

Девушка чувствует себя неуютно. Непривычно, когда вокруг тебя зелень, нарядно одетые люди, чистенькие, упитанные дети, а воздух настолько свежий, что его хочется пить. Странно быть одетой в лёгкий длинный сарафан, а не в чёрно-белое траурное платье или привычный домашний комбинезон. Дико, когда руку протяни — и вот еда, самая разная, и её не надо отрабатывать и выменивать по купонам, которые все работающие получают в конце недели. И вино в пластиковых бутылках. Красное, ароматное и терпкое, а не отвратительный кукурузный виски, который вечерами глушат жители Третьего круга. Второй круг кажется другим миром — красочным, живым, щедрым, но в то же время чужим и обманчивым. Как призраки, о которых Акеми знает из маминых сказок.

«А не завидуешь ли ты, дорогая?» — вкрадчиво шепчет внутренний голос.

— Нет, — решительно отвечает себе Акеми.

Она вспоминает тот день, когда лишилась доступа во Второй круг. Ей было тринадцать, она посещала курсы шитья дважды в неделю. И в один злосчастный вечер нарвалась на любителя молоденьких девочек. Неизвестно, что сделал бы он с Акеми, не сумей она дать отпор по всем правилам, как учил её отец. К несчастью, мужчина, напавший на неё, был из элиты, и Акеми Дарэ Ка выставили в итоге не пострадавшей стороной, а агрессором. В наказание девчонка получила понижение уровня доступа до минимального и метку в личное дело.

«И ненависть к проклятым элитариям на всю оставшуюся жизнь», — добавляет мысленно Акеми, зло косясь в сторону девиц из Ядра, разодетых в роскошные платья.

«А завтра твоя младшая сестрёнка, твоя Кейко-звёздочка выходит замуж за одного из этих лощёных клоунов, — напоминает внутренний голос. — И ты ничем не сможешь ей помешать».

Акеми бредёт через поляну к столам, накрытым возле живой изгороди из роз, отделяющей цветочный сад Собора от городского парка. Цветы ещё не распустились, но кое-где уже видны ярко-алые бутоны. Ещё неделя — и тут будет очень красиво. Только Акеми цветения не увидит. Людям с её уровнем допуска вход в городской парк Второго круга разрешён лишь по большим праздникам, шесть раз в году. «Зато я увижу осеннее цветение, — ободряет себя девушка. — Оно не менее красиво. И листья на деревьях будут, как пламя…»

Она набирает в целлюлозный кулёк жареной рыбы с блюда на столе и берёт к ней зелёную веточку с приятным пряным запахом. Надо хоть что-то новое попробовать. Праздник же. Кто-то несколько дней подряд готовил угощение для всех людей Азиля. Это традиция — сильные заботятся о слабых.

— Т-ты п-почему мрачная? — окликает из-за плеча Жиль.

— Тебе все причины перечислить?

— Одну. Г-главную. Но сперва п-поешь. Сытая т-ты не т-такая сердитая, в-вот так вот.

Акеми вздыхает и принимается поглощать рыбу. И находит её удивительно вкусной. Жиль в это время что-то потягивает из кружки. Девушка принюхивается и возмущённо восклицает:

— Боннэ, ты где это взял?

— В-всем н-наливали…

— Бака! Дай сюда! Тебе ещё нельзя!

Жиль одним глотком допивает содержимое кружки и нахально заявляет:

— К-как н-на тебя голую см-мотреть — так м-можно, да? А к-как вина — так ещё н-нет?

— Возьми рыбу, закуси, тебя ж развезёт! — стонет Акеми, безнадёжно пытаясь запихать мальчишке в рот кусок.

Окружающие посмеиваются, глядя, как Жиль отпрыгивает от неё на полшага, уворачиваясь и строя рожицы. Акеми путается в длинном сарафане и то злится, то смеётся.

— Бака! Пьяного я тебя домой не потащу! А начнёт тошнить — попадёшь на штраф за… за… — она останавливается, придумывая, за что же. — За свои выходки!

И в этот момент понимает, что мальчишка смотрит куда-то в сторону и совершенно её не слушает. Стоит, опустив руки, и лицо у него такое, будто его водой окатили. Акеми становится рядом, пытается проследить его взгляд.

— Жиль?..

В саду Собора, в стороне от трапезничающих горожан, посреди лужайки кружится молодая светловолосая женщина в серо-голубом платье. Вокруг неё вьются довольные дети: подбегут, похлопают в ладоши — и отскакивают, озорно хохоча. Глаза молодой женщины завязаны шарфом, она ловит детей, ориентируясь на их звонкий смех и голоса. На скамье под цветущей сиренью сидит широкоплечий темноволосый священник и со счастливой улыбкой наблюдает за их игрой.

— Жиль, эй… — ещё раз окликает мальчишку Акеми. — Это отец Ланглу, да?

Тот еле заметно кивает. На лице — странная смесь радости и замешательства.

— Не ходи, — тихо просит Акеми. — Если плохо расстались — не ходи туда.

Мальчишка делает шаг в направлении сада. Акеми торопливо хватает его за рукав рубахи, тонкая ткань трещит и ползёт под пальцами.

— Жиль, не надо! — почти кричит Акеми — но мальчишка уже бежит туда, где светловолосая женщина играет с детьми на поляне под внимательным взглядом священника.