– О, там их целые полчища!

– А крокодилы? – желала узнать любопытная девочка.

Федор Архипович пояснил:

– И крокодилы, причем такие страшные и кровожадные, что маленьким девочкам запрещено купаться в озерах и речках!

– А слоны, папочка? – Ксения никак не хотела успокоиться. Самдевятов произнес:

– А вот слонов там нет, зато имеются пантеры, гепарды и ядовитые змеи! Рррр-уууу!

Самдевятов подхватил девочку, и Ксения залилась веселым смехом.

– Наконец-то мы прибыли, – вздохнула стоявшая рядом Елизавета Порфирьевна, супруга Федора Архиповича и мать Ксении. Она обмахивалась большим бумажным веером, но это не помогало ей справиться с небывалой жарой. – Кто бы мог подумать, что в этой твоей Коста-Бьянке в марте сорок градусов! И куда мы только попали? Сущая преисподняя, да и только!

Самдевятов опустил дочку на палубу, та подбежала к матери и сказала:

– Мамочка, неужели ты совсем не радуешься, что мы будем жить в стране, где есть крокодилы и мартышки?

Елизавета Порфирьевна вздохнула и сдалась:

– Была бы моя воля, остались бы в Петербурге! И когда мы наконец причалим? Я хочу побыстрее оказаться на твердой земле!

Федор Архипович усмехнулся в усы и понял: жена, хотя и делает вид, что изнемогает от путешествия и желает вернуться обратно в Россию, рада их авантюре. Самдевятов, высоченный худой господин с темно-рыжей шапкой волос и светлыми глазами, хорошо изучил характер своей супруги.

Елизавета Порфирьевна, особа тонкая, болезненная и изнеженная, была младшей дочерью графа Порфирия Порфирьевича Белогорского. Федор Архипович познакомился с ней десять лет назад – тогда Елизавета Порфирьевна, или, как звали ее в семье, Лизонька, была тоненькой мечтательной барышней семнадцати лет от роду. Она читала пустые сентиментальные романы, которые, по ее уверению, готовили к настоящей жизни, проводила дни напролет в запущенном парке отцовской усадьбы и мечтала, что когда-нибудь около ворот остановится золотая колесница, в которой ее будет ждать прекрасный юный принц.

Однажды так и произошло, только вместо колесницы оказался старый тарантас, и выпрыгнул из него не юный аристократ, а молодой худой человек в добротном, хотя и потрепанном сюртуке и новеньких скрипящих сапогах из свиной кожи.

Пришельцем, потревожившим идиллическое уединение графского семейства, был новый управляющий, который должен был совершить невозможное – реорганизовать хозяйство и сделать его прибыльным. Старый граф, который после смерти жены и замужества двух старших дочерей остался в усадьбе вместе с Лизонькой, отличался своенравным и упрямым характером и не желал ничего слышать об экономических нововведениях и аграрных науках.

Граф, невысокого роста, с седыми бакенбардами, в старом военном мундире, встретил молодого управляющего, Федора Архиповича Самдевятова, крайне нелюбезно. Старик проклинал старших дочерей и их мужей, которые приложили все усилия для того, чтобы прежнего управляющего, краснощекого Прохора Сидорыча, угождавшего хозяину анекдотами, ходившего с ним на охоту и отдававшего дань наливкам, прогнали в одночасье. Граф не верил дочкам, которые убеждали его, что честнейший Прохор Сидорыч, кристальной души человек, рубаха-парень и добряк, в течение многих лет только тем и занимался, что разворовывал и без того скудное хозяйство, присваивал графские деньги и под шумок продавал угодья, отправляя вырученные деньги в собственный карман. Белогорский был уверен, что Прохор Сидорыч пал жертвой гнусных интриг его старших дочерей, граф даже запретил им появляться в усадьбе, громогласно предал их анафеме и лишил наследства – впрочем, к тому времени граф был в долгах как в шелках и завещать ему было решительно нечего.

Старинный особняк – огромный, с полукруглой колоннадой и облупившимися гипсовыми фигурами на фронтоне – был возведен в конце восемнадцатого века предком Порфирия Порфирьевича. С тех пор усадьба, настоящее дворянское гнездо, приходила в запустение: денег на ремонт не было, некогда великолепный сад превратился в непроходимую чащобу, фонтан пересох.

Дабы исправить эту ситуацию, в усадьбе и возник двадцатисемилетний Самдевятов. Он крайне любезно, но решительно заявил его сиятельству, какие меры необходимы, чтобы уберечь усадьбу от алчных кредиторов. Порфирий Порфирьевич в качестве аргумента положил перед собой старый пистолет и заявил:

– Если хотя бы одна канцелярская крыса заявится ко мне, чтобы описать имущество и выгнать меня с Лизонькой прочь, то, клянусь, я понаделаю в этом наглеце дырок!

Самдевятов, невзирая на свою молодость, был весьма сноровистым типом. При помощи небольших, но весьма приятных подношений он сумел умаслить губернских чиновников, которые предоставили ему год на то, чтобы расплатиться с долгами.

Новый управляющий Лизоньке решительно не понравился: лицом он был недурен, однако и красавцем его было назвать сложно. И он решительно не походил на долгожданного принца! Самдевятов, в отличие от Прохора Сидорыча, не делал Лизоньке комплиментов, не обращал внимания на ее наряды и, посетив библиотеку, заявил:

– Мы начнем с того, что продадим часть вашей раритетной коллекции с аукциона. Это принесет кое-какие деньги, и мы пустим их в оборот!

Лизонька была до глубины души возмущена! Этот Самдевятов был мужлан, хам и неуч. Надев сапоги, он лично инспектировал посевы, рыскал по подвалам и пропадал в свинарнике. Отец с дочерью решили, что будут иметь дело с «этим башибузуком» только в силу необходимости.

– Он совершеннейше не приспособлен к светской беседе! – жаловалась Лизонька батюшке. Граф Белогорский кипятился:

– Он смеет сидеть в моем присутствии и гогочет, как простой мужик! Эх, и где только Прохор Сидорыч!

Впрочем, ностальгия по Прохору Сидорычу несколько поутихла, когда Самдевятов заявился в графский особняк (управляющему отвели место в крошечной пристройке, где раньше ютился дворецкий) и выложил на стол документы, из которых недвусмысленно следовало, что его предшественник, обладавший генеральной доверенностью, тайком продавал угодья.

Порфирий Порфирьевич был фраппирован.

– Как же так, папенька! – стенала Лизонька. – Неужели и ясеневая роща теперь не наша? И дальний пруд тоже? Но куда я буду ходить летом купаться и собирать грибы и ягоды!

– Мадемуазель, – прервал ее Самдевятов, не знавший, что такое правила этикета, – вам и вашему батюшке очень повезет, если в следующем году у вас будет крыша над головой. Чтобы избежать участи короля Лира, я предлагаю, ваше сиятельство, план, который поможет вам сохранить усадьбу и лицо, а вам, мадмуазель, приданое!

Наглец с этими словами грохнул на стол кипу листов, испещренных угловатым почерком.

– И это все я должен прочитать? – ужаснулся Порфирий Порфирьевич, который не был особливо охоч до юридической казуистики. Обменявшись с Лизонькой красноречивыми взглядами, граф милостиво изрек: – Вот что, милейший, мы полностью доверяем вам. Делайте то, что считаете нужным.