– В этом ваша беда, граф, – вздохнул Самдевятов. – Будь я обманщиком и проходимцем, то лишил бы вас последнего. И ходить бы вам с сумой по губернии...

– Что вы себе позволяете! – вспылил Белогорский, но Самдевятов давно перестал принимать в расчет холеричный темперамент своего патрона.

– Но ради вас и вашей дочери я сделаю так, что вам не придется продавать усадьбу, – заметил Самдевятов и, странно сверкнув глазами, уставился на Лизоньку и добавил: – Но за это, ваше сиятельство, вам придется заплатить особую цену!

Лизонька смущенно отвернулась. Что имел в виду наглый управляющий, когда говорил об «особой цене»? Или он думает, что она польстится на его мещанское происхождение и замашки купца третьей гильдии? И все же Лизонька заметила, что никак не может выбросить из головы мысли о Самдевятове, и как-то ей даже привиделся сон, в котором она, честная барышня, целовалась (о, Господень ужас!) с этим самым управляющим.

Федор Архипович проявил недюжинную сноровку, и через год усадьбу нельзя было узнать. Лизонька долго и безутешно рыдала над потерей старинной библиотеки, а ее папенька скрепя сердце позволил продать коллекцию оружия и после дикого скандала – который Самдевятов, надо отдать ему должное, выдержал с честью и глазом не моргнул, когда старый князь едва не снес ему полчерепа ятаганом, – позволил продать драгоценности своей покойной супруги и ордена предков.

Белогорским пришлось смириться со скудным рационом, а Лизонька забыла о новейших туалетах и модных журналах. Управляющий проповедовал жесткую экономию, аскезу и простое питание. Лизонька, шпионя за Самдевятовым, узнала, что спать ложится он не раньше часа ночи, подымается не позже шести, обливается при любой погоде тремя ведрами ледяной воды и делает странные физические упражнения, дабы поддерживать себя в тонусе.

Лизонька поймала себя на мысли, что хотя управляющий и не сказочный принц и не красавец, но обладает жилистым крепким телом. Впрочем, попеняв себе, что девице из старинного графского рода не пристало таращиться на полуголого управляющего, Лизонька перестала наблюдать за Самдевятовым из-за портьеры своего будуара. К своему стыду и возмущению, она никак не могла забыть о том, что видела, и каждый раз, когда сталкивалась с Федором Архиповичем и, поджав губы, церемонно приветствовала его, думала о том, как он в одном исподнем выбегает во двор и с фырканьем опрокидывает на себя три ведра воды.

Год мучений завершился, и Самдевятов проинформировал старого князя о том, чего ему удалось достичь за это время.

– Ваше сиятельство, спешу сообщить вам, что поместье снова принадлежит вам. Мне удалось оплатить долги и наладить прибыльное хозяйство, которое позволит вам и вашей дочери жить, не заботясь о хлебе насущном.

Граф сделал вид, что не понимает, о чем ведет речь Самдевятов, но в глубине души старый аристократ был удивлен и потрясен. Он не ожидал, что этот «мальчишка» сумеет добиться столь потрясающих успехов.

– Ну что же, милейший, если ваша миссия завершена, то разрешите попрощаться с вами, – сказал Порфирий Порфирьевич, надеясь, что Самдевятов наконец-то уберется восвояси.

Тот рассмеялся, показывая белые зубы, и ответил:

– Граф, неужели вы думаете, что я покину ваше поместье? О нет, теперь все только начинается!

– Что это значит? – с подозрением спросил Белогорский.

Самдевятов пояснил:

– Я обещал, что освобожу вас от бремени долгов, и я сделал это. Теперь же я хочу превратить вас и вашу дочку в миллионеров!

Князь сдержался: если этот малый хочет сделать его богачом, то почему бы и нет.

– Но для начала, ваше сиятельство, я перееду в ваш дом, – безапелляционным тоном заявил Самдевятов. – Мне надоело ютиться в хибаре для прислуги. Я – ваш управляющий!

Белогорскому пришлось пойти на уступки. Он смирился с тем, что Самдевятов занял одну из лучших комнат особняка и принялся воплощать в жизнь свою мечту – сделать хозяйство в имении Белогорских рентабельным.

Лизонька была рада тому, что управляющий остался в поместье, еще больше ей понравилось, что он переехал в особняк. Отныне он завтракал, обедал и ужинал вместе с князем и его дочкой. Белогорский вначале ворчал по этому поводу, а затем смирился. Самдевятов не без гордости показывал ему чертежи, объяснял новые проекты и демонстрировал банковские документы – счет князя регулярно пополнялся на весомую сумму. Как-то Порфирий Порфирьевич, разговаривая с Лизонькой, даже заметил:

– Мне кажется, что этот самый управляющий, как его бишь... Самдевятов не такой уж и безнадежный грубиян. Конечно же, ему никогда не доведется вращаться в высшем свете, да и по происхождению он мещанин, но он верой и правдой служит нам!

В качестве признания заслуг Федора Архиповича князь подарил ему дешевую табакерку со своим вензелем. Самдевятов, повертев ее в руках, небрежно заметил:

– Благодарен вам, князь, за ваши щедроты, но к чему мне эта вещица? Я не курю. Уверен, что смогу в скором будущем получить гораздо больше!

Лизонька привыкла к тому, что видит Самдевятова по нескольку раз на дню. Она оттаяла и перебрасывалась с ним ничего не значащими фразами. Как-то они столкнулись около старого фонтана – мраморная чаша потрескалась и почернела, в ней вместо воды росли лопухи и васильки, а у Венеры, стыдливо прикрывающей сдобные телеса, не хватало носа. Самдевятов заметил:

– В следующем году, мадмуазель, я приглашу из Петербурга мастеров, которые восстановят фонтан и займутся садом.

– Отчего вы делаете это, Федор Архипович? – спросила девушка, взирая на Самдевятова.

Она надеялась услышать фразу о том, что он крайне предан их семье и заботиться о ее благополучии – обязанность, которая приносит ему радость.

Вместо этого Самдевятов ответил:

– Мадемуазель, я делаю все это для одного человека – для вас. Ваш батюшка – ужасно безалаберный человек, который едва не превратил вас в приживалку у старших сестер. Мне же удалось вернуть то, что причитается вам изначально.

Лизонька одарила управляющего взглядом, полным благодарности. Раньше она бы дала ему пощечину за такие слова, но все изменилось. Самдевятов подошел к девушке и взял ее за руку. Лизонька почувствовала головокружение, ее щечки запылали.

– И вот еще что, мадемуазель, – решительно произнес Самдевятов. – Я делаю это не только для вас, но и для нас. Думаете, я не знаю, что вы наблюдаете каждое утро за тем, как я делаю гимнастику и опрокидываю на себя три ведра воды?

Девушка попыталась возразить, но не смогла. Самдевятов придвинулся к ней еще ближе, она ощутила его дыхание и отметила, что в его светлых глазах горит бледный огонь.

– А еще вы любите проникать в мою комнату, когда думаете, что меня поблизости нет, и рассматривать мои вещи, – сказал Самдевятов.

Лизонька ахнула – испытывая чувство непреодолимой стыдливости, она несколько раз поддалась порывам жгучего любопытства и побывала в комнате управляющего. Ее поразило, с какой спартанской суровостью обставлено жилище Самдевятова. Она переворошила его одежду в шкафу и наткнулась на пачку писем – Лизонька была уверена, что это любовная переписка, и ощутила ревность и отчаяние. Пробежав письма глазами, она убедилась, что это послания от престарелой матушки Самдевятова.