– Знаете, я помогу вам, – неожиданно решился звонарь.

Разумеется, он не хотел рассказывать о своих связях с бойцами Сопротивления, но у него появилась другая мысль. Закапывая убитых на расстреле, он услышал, что вскоре снова понадобится участие в «похоронной команде». У него созрел план побега.

Звонарь поражался силе своего духа. Он верил, что все получится.

Под утро на третью ночь дверь камеры распахнулась. Вошли трое. Двое вооруженных солдат сразу сняли с плеч автоматы.

– Ну, вы тут едва не в обнимку, – ухмыльнулся третий. Это был тот самый человек в штатском, который дал Жоржу Лерне заработать банку тушенки и пачку сигарет. Он стал серьезен, сказал звонарю: – Для тебя снова есть работенка…

Жорж нерешительно поднялся. Француз посмотрел на сокамерника.

– Ты тоже вставай, – произнес гестаповец другим тоном. – Выходите оба…

Жорж Лерне не мог объяснить некоторые моменты. Он чувствовал: что-то не так, но не мог объяснить причину. Им обоим хотят предложить одну и ту же работу? Но почему тогда автоматчики? Почему вооруженный конвой? Их вывели во двор.

Там стоял прежний грузовик. Кузов его был укрыт брезентом. Несколько солдат стерегли четверых заключенных.

– Ты! – сказал гестаповец Никольскому. – Пошел туда!

Никольский очутился среди осужденных. Споткнулся на последнем шаге, осужденные подхватили его, не дали упасть. Один что-то сказал на ухо – видимо, подбодрил.

– Ты, – гестаповец обернулся к звонарю, – останься здесь…

Жорж Лерне только сейчас понял, что станет могильщиком для своего нового друга…

Они ехали на расстрел, как и в прошлый раз. Тряслись в кузове. Вдоль бортов, слева и справа, стояли две скамейки – с одной стороны сидели осужденные, с другой – их могильщики. В торце и у заднего борта расположились по два автоматчика. Все было обставлено по-деловому, по-будничному, без излишних сантиментов.

Почему-то звонарю было стыдно. Он все хотел встретиться взглядом с Никольским, но не получалось….

Грузовик остановился. Офицер вышел из кабины – сидевшие в кузове услышали, как хлопнула дверь.

Затем последовала команда покинуть кузов.

Жорж Лерне соскочил на землю и осмотрелся. Он искал глазами Никольского – в душе оставалось странное чувство вины. Словно это он был виновником расстрела своего соседа по камере.

Но где они? Звонарь осмотрелся. Они не там, где были в прошлый раз, это было какое-то старое кладбище на окраине Парижа. Все происходило при свете фар.

Сами осужденные принялись копать яму. Затем офицер приказал построиться. Они так и встали, как сидели в машине – в две шеренги, одна против другой, могильщики напротив осужденных. Лерне отметил обреченный вид тех, кто готовился умереть. Офицер вытащил лист бумаги и стал зачитывать постановление о расстреле.

– …за преступления перед рейхом… – уловили уши звонаря. Остальное он не осознал.

У него было чувство, что расстреливают не других людей, а его. В прошлый раз было то же самое, и вот теперь оно повторялось. Только среди осужденных находился его друг.

Немец скомандовал осужденным повернуться направо. Шеренга превратилась в колонну, в страшную очередь к месту казни. Вот первый человек подошел к яме, стал на ее край, глубоко вздохнул… Немец поднял руку с револьвером, послышался выстрел, и осужденный снопом упал в яму.

Жорж Лерне перекрестился.

– Шаг вперед! – послышалась тихая команда, которая звучала и в прошлый раз.

Снова раздался выстрел… Все повторилось. Звонарь чувствовал себя наполовину сошедшим с ума.

– Господи, господи, – шептал он.

– Лопату, – услышал вдруг он над самым ухом.

– Что? – обернулся звонарь.

– Возьми лопату, – процедил сквозь зубы француз, который оказался рядом. Это был тот самый француз-гестаповец, который дал звонарю в прошлый раз заработать.

И что поделать, если участие в расстреле считается блатной работой, за которую можно было получить плату! В это трудно было поверить, но это было так.

Француз сунул лопату в руки Лерне. Звонарь сжал древко, ощущая, что какие-то новые силы начинают бурлить в нем. Он глубоко вдохнул воздух, расправил плечи. Сделал шаг вперед и стал на краю ямы, выпрямился. Правда, он не мог заставить себя посмотреть вниз.

Сосед по камере был предпоследним в очереди на расстрел. Вот Никольского подвели к краю ямы. Они встретились взглядами. Вдруг звонарь заметил, как офицер, производивший расстрел, махнул рукой пожилому солдату, чтобы тот продолжил экзекуцию, а сам сделал шаг в сторону, отвернулся и, расстегнув штаны, принялся мочиться.

Мгновение, и Жорж Лерне принял решение. Он стоял совсем недалеко от солдата, и вот Жорж обернулся и неловко толкнул его. Солдат как раз заносил ногу для шага, в этот момент получил толчок, потерял равновесие. Никольский мгновенно оценил ситуацию, вырвал лопату из рук звонаря, развернулся и изо всех сил всадил лопату солдату под горло… Послышался чавкающий звук. Жорж Лерне зажмурился…

– Бежим! – послышался шепот Никольского.

Самое невероятное, что все произошло почти в полной тишине. Никольский сорвался с места, звонарь припустил за ним. Они неслись в темноте, массивные памятники скрывали их от солдат, и когда послышались выстрелы, эти памятники спасли их от смерти.

Бежали по тропинке между могилами, и тропинка эта была словно специально предназначена для побега. Несколько очередей прошили воздух… Пули откалывали маленькие кусочки от гранита.

– Сюда, сюда, – махнул рукой Никольский.

В одном месте тропинка раздваивалась. Никольский свернул вправо, на едва заметное ответвление, и Жорж Лерне устремился за ним. Впереди была непроглядная темень. Звонарь едва различал перед собой спину спутника, раз или два споткнулся, но удержался на ногах.

Спустя некоторое время Никольский сделал знак, и беглецы упали на землю, затаились. Удивительно, но выстрелы слышались на другом краю кладбища.

Через некоторое время и эти выстрелы утихли. Видимо, солдаты посчитали, что беглецы направились в другую сторону.

На следующий день Курт Мейер позвонил доктору Менгеле и пригласил на авеню Фош. Доктор ответил, что обязательно приедет. Он вошел в кабинет штандартенфюрера Мейера через сорок минут.

– Итак, Йозеф, я делаю то, что обещал, – улыбнулся Курт. – Кстати, вы можете присутствовать при разговоре… – Курт снял телефонную трубку. Набрал номер. – Рейхсфюрера, пожалуйста…

Лицо Менгеле вытянулось, он засуетился, попробовал подняться. Мейер сделал ему знак рукой, чтобы доктор оставался на месте.

Менгеле все же подхватился, ходил некоторое время туда-сюда по кабинету, потом остановился у окна, обернувшись спиной к Мейеру, долго рассматривал Париж. Наконец вернулся на место и сел, не отводя преданного взгляда.