Зюлейка провела ночь, не сомкнув глаз, наедине с младенцем и мертвецом, а рано утром ее нашли бедуины. Женщину и ребенка немедленно отнесли в шатер, уложили в постель, напоили молоком. Абдулхади распорядился похоронить Ясина с теми скромными почестями, какие дороги сердцу истинного бедуина, а затем пожелал навестить Зюлейку.

Молодая женщина лежала в шатре Фатимы. Заботливо укутанный, сытый младенец спал рядом. Зюлейка не сделала попытки подняться навстречу шейху, только смотрела на него полными смертельной тоски глазами, под которыми залегли глубокие тени. Ее лицо было серым, как глина, тонкие, словно плети, руки бессильно вытянулись вдоль тела.

Абдулхади не умел говорить много, потому сразу приступил к главному.

– Ты не должна себя винить. Главное, что ты и твой сын остались живы, что враги не тронули ребенка и не увезли тебя в плен.

– Но Ясин погиб! – прошептала молодая женщина.

Взгляд шейха был ясен и тверд.

– Он защищал тебя и сына. Так поступил бы любой мужчина нашего племени. Не колеблясь, отдал бы свою жизнь за жизнь близких.

– Теперь я должна вас покинуть? – спросила Зюлейка.

– Почему? Ты была замужем за бедуином и родила от него ребенка. Мы – вольные люди, наши сердца принадлежат пустыне: пескам, солнцу и ветру. Хочешь – иди туда, куда тебя зовет судьба, хочешь – оставайся с нами.

– Я хочу остаться.

Абдулхади кивнул.

Потом спросил:

– Как назовешь сына?

– Ясин, – просто сказала Зюлейка.

Шейх заглянул в крошечное личико спящего мальчика и улыбнулся.

– Это хорошее имя. Одно из ста имен Пророка. Оно принесет твоему сыну удачу и счастье.

Зюлейка промолчала и, тихо вздохнув, опустила ресницы.

– По прошествии года ты сможешь снова выйти замуж, – промолвил Абдулхади. – Наши обычаи это позволяют. Женщине тяжело жить одной, ее шатер не должен пустовать.

– Нет, – твердо произнесла Зюлейка, – я больше никогда не выйду замуж.

Шейх бедуинов мудро промолчал. Он прожил на свете гораздо больше, чем эта юная женщина, и несравненно лучше знал жизнь. Как ветер неуловимо меняет песчаное пространство, создавая дюны там, где прежде была равнина, так время лечит память и возводит в душе людей новые призрачные дворцы, дворцы светлой мечты и надежды на счастье.

Зюлейка так не думала. Предательство Амира разбило ей сердце, а смерть Ясина навсегда похоронила его осколки в безбрежной пустыне.

Амир смотрел на огромный костер, который заходящее солнце зажгло над степью – на багряные облака и розоватую пелену, что простиралась до самого горизонта. Красоты природы давно не будили в нем прежних упоительных чувств. Иногда молодому человеку казалось, будто он позабыл все стихи и разучился говорить на прежнем языке.

Впрочем, его удручало не это. Если Хамида, как и прежде, вела вперед ненависть к халифу, то Амир так и не смог понять, что делает среди этих людей, от чего спасается и чего ищет. Будущего не было. Было лишь настоящее, полное расчетливой, а иногда бездумной жестокости, пропитанное кровью невинно убитых людей, пронизанное разбойничьей алчностью, шакальей неразборчивостью. Заставляющее забывать все светлое и хорошее, что было в канувшем в небытие прошлом.

Сегодня им предстояло напасть на богатый багдадский караван.

Караван охраняло большое количество воинов, но у шайки Хамида был немалый опыт захвата чужого добра. Они всегда налетали внезапно, осыпали противника дождем стрел, пытаясь посеять панику и расстроить его ряды, после чего набрасывались на растерявшихся воинов и без колебаний вступали в рукопашную схватку. В случае неудачи отступали так же быстро, как и нападали.

Вскоре послышались звяканье бубенцов и конская поступь. Амир различил вдали вереницу богато задрапированных паланкинов и навьюченных тяжелой поклажей верблюдов. Похоже, на этот раз им по-настоящему повезло: наверняка в окованных железом сундуках и обернутых грубой тканью тюках полным-полно золота, драгоценной утвари и хорошего оружия. Караван шел в Мерв – туда, куда Амир волею капризной судьбы так и не смог попасть.

Прямой, натянутый, как струна, Хамид напрягся в седле, его глаза сузились, ноздри хищно раздулись в предчувствии богатой добычи. Часть награбленного он раздавал своим людям, другую, большую, прятал в известном только ему месте. Однажды Амир слышал, как члены шайки перешептывались о том, что главарь, похоже, считает себя бессмертным, раз не готовит преемника и никому не рассказывает о том, где спрятано золото. Хамид держал своих людей в кулаке; они редко осмеливались роптать и не задавали лишних вопросов.

По команде главаря бандиты рассыпались в разные стороны и двинулись вперед нестройной толпой, дабы создать видимость большого количества людей. Со стороны каравана прозвучал тревожный сигнал, но было поздно: всадники Хамида ринулись вперед, очертя голову, набрасывая на врагов крепко свитые арканы, дабы лишить их возможности сопротивляться.

Спустя несколько мгновений пространство наполнилось ужасом, вызванным безжалостной резней. Кони ржали, люди в тревоге метались от верблюда к верблюду, от паланкина к паланкину, не зная, кого защищать и что спасать в первую очередь.

Амир услышал торжествующий смех Хамида. Тот никогда не стремился спрятаться за чьи-либо спины и уклониться от боя; он был великолепным стрелком и искусно попадал в цель на полном скаку, прекрасно владел и копьем и мечом. У него был наметанный глаз и уверенная рука, он ловко и точно отражал любые выпады. И все же его коньком была хитрость. Притворное отступление, неожиданный удар во фланг и тыл, скрытое приближение и незаметное окружение противника – он любил обманывать, вселять панику и тем самым лишать боеспособности.

С одной стороны, хладнокровие и беспощадность этого человека ужасали, а с другой, его талант, талант командира, сумевшего организовать и обучить толпу жадных до крови и золота, неразборчивых и темных людей, вызывал восхищение. Если бы не проклятые интриги багдадского двора, если бы Харун аль-Рашид не лишил власти и жизни Бармекидов и приближенных к ним людей, из Хамида мог бы выйти хороший, возможно, выдающийся военачальник.

Амир отвлекся и пропустил момент, когда на него набросился неожиданно вынырнувший из-под повозки воин, один из тех, что охраняли караван. Он схватил за повод его коня и был готов ударить мечом. Амир видел налитые кровью глаза противника и судорожно искривленный рот. Он знал, что не успеет отразить нападение, но в это время в воздухе просвистел кинжал, и воин упал на землю без единого звука, пораженный в основание шеи.

– Будь внимательнее, – быстро произнес Хамид, разворачивая коня, и приказал: – Поезжай, посмотри, что творится слева.

Амир кивнул, слишком поздно сообразив, что находился на волосок от смерти. Он поскакал в указанное место, а в душе стыл тяжелы ужас и одновременно разливалась теплая, как первые солнечные лучи, благодарность человеку, который спас ему жизнь.