знала, когда и отчего между ней и отцом возникла отчуждённость. Может, оттого, что вслед за бабушкой и мамой на подсознательном уровне категорически не воспринимала его любовь к выпивке, а может, просто отвыкла.

Однажды бабушка осторожно попросила папу не приходить больше к девочке "в таком состоянии". На что отец отреагировал неожиданно резко и грубо. Заявил, что Алана – его дочь, он имеет право видеть её, когда пожелает, и будет находиться при этом в том виде, в котором сам решит.

– А захочу – и вовсе заберу её у Вас, – внезапно ухмыльнулся он. – То, что я позволяю ей здесь жить, означает лишь одно – я очень добрый человек и не хочу Вас лишать последней радости, – и, помолчав, саркастически добавил: – Мама.

Бабушка только охнула, но промолчала. Алана, подслушивавшая эту беседу, вся сжалась внутри от страха. Раньше она не задумывалась над тем, почему после смерти мамы живёт у бабушки – живёт и живёт, это казалось ей чем-то самим собой разумеющимся. Мысль о том, что в доме, который считает своим, она "на птичьих правах" повергла девочку в ужас. Даже думать не хотелось о том, что будет, если папа всё-таки решит её забрать, но, почему-то с той поры именно об этом думалось всё чаще.

Второй раз отец женился, когда Алане было восемь. Об этом ей сказала бабушка – на вечеринку, устроенную по поводу регистрации брака, само собой, их никто не пригласил. В тот год папа даже про её день рождения не вспомнил, впрочем, Алана была этому только рада. По правде говоря, она бы не стала возражать, если бы отец и вовсе забыл о её существовании.

– Кто она? – спросила девочка, больше из вежливости.

– Такая же пьянь, как и он сам, – буркнула бабушка себе под нос. Вероятно, она рассчитывала, что внучка её не расслышит, но Алана расслышала и вопросов больше не задавала. Папина жена и его жизнь на самом деле её абсолютно не интересовали. Пусть живут с этой женщиной счастливо и богато, только бы их с бабушкой оставили в покое.

******

Но, как известно, страх только притягивает беду. Алане исполнилось десять, когда беда постучалась в двери бабушкиной квартиры погожим и солнечным летним днём. Алана открыла и, увидев на пороге отца, тут же ощутила в животе тревожный холодок. Папа пришёл во вторник, это был совсем не "его день", но, что самое удивительное – спиртным от него не пахло ни капельки.

Предчувствия её не обманули. Отец действительно оказался трезв, как стекло, и явился к ним на этот раз с вполне определённой целью.

– Собирайся! – скомандовал он дочери, забыв поздороваться. – Алана поедет со мной, – эти слова были адресованы уже бабушке, в растерянности застывшей в межкомнатном проёме. И снова Алане: – Что уставилась? Давай бегом, быстренько собирай свои манатки. Будешь жить дома!

"Дома? А я где живу? Мой дом здесь!" – хотела возразить она, но язык прилип к нёбу. От страха затряслись колени, в голове помутилось. Что это с папой? Он же не серьёзно?

Бабушка обессилено рухнула на табуретку и схватилась за сердце. В отличие от Аланы, она сразу поняла, что отец настроен серьёзнее некуда. Алана кинулась к ней, ища защиты, но защита сейчас, была ой как нужнее самой бабушке.

– Андрюша! Как же так? Куда ты её забираешь? Мы же договаривались…

– О чём? – изобразил удивление отец. – Мы договорились, что Алана теперь Ваша собственность? По-моему, я её отец, а она моя дочь, или что-то изменилось за это время?

Бабушка заплакала и, глядя на неё, Алана заплакала тоже. Мысль о том, что её разлучают с единственным родным человеком, казалась невыносимой. Мама, Лёлька, теперь бабушка… за что?

– Да чего вы рыдаете? – снова принял удивлённый вид отец. – Я её что, на голгофу везу? В лес, к диким зверям? Устроили тут, понимаешь, "прощание Славянки", – папа засмеялся. – Домой возвращаешься, доча! Домой! Ты рада?

Он схватил Алану за плечи, оторвал её от бабушки, и вдруг, неожиданно сильно толкнув в спину, заорал:

– Сколько раз мне ещё нужно повторить, чтобы до тебя дошло? Собирай свои вещи, тупица!

Алана не удержалась на ногах и упала, прокатившись по гладкому линолеуму. Больно ударилась коленкой и вскрикнула. Неожиданно в ней всколыхнулась злость. Её никто ещё не называл тупицей, ни в школе, ни в музыкалке, ни дома. Никто!

– Я никуда не поеду! – закричала она. – Не смей ко мне прикасаться!

И сама перепугалась от собственной дерзости.

Отец медленно подошёл к ней. Наклонился, приподнял её голову за подбородок, заглянул в глаза. Глаза у него были синие, такие же, как у Лёльки. "Моя девочка, моя копия!", – когда-то с любовью говорил папа, подбрасывая сестрёнку на руках, отчего та радостно визжала, будто молодой поросёнок.

Сейчас это были глаза совершенно чужого человека.

– Значит, не поедешь? – поинтересовался отец. Голос его вновь звучал мягко и даже доброжелательно, но больше Алана не верила этой показушной доброте.

– Нет, – в страхе прошептала она, отползая назад и скользя по линолеуму белыми носками. Во рту появился противный металлический привкус.

– Не поедешь, – отец кивнул, и выпрямился. Криво усмехнулся, и вдруг начал вытаскивать из штанов ремень.

Будто зачарованная, Алана смотрела на него и не верила своим глазам. Её сейчас действительно будут бить? Да ещё и ремнём?

За всю её десятилетнюю жизнь никто никогда Алану пальцем не трогал. Хотя она знала, что в некоторых семьях порка детей – обычное явление, и среди её одноклассников были ребята, которые приходили в школу в закрытых свитерах с длинными рукавами даже в жаркую погоду. Но представить себе, что кто-нибудь когда-нибудь поднимет руку на неё? На образцово-показательную и практически идеальную во всех отношениях девочку?..

Но тут бабушка, взметнувшись с табуретки, орлицей кинулась на защиту своего птенца и встала между Аланой и её отцом.

– Нет! – закричала она. – Андрюша, не трогай девочку! Христом-богом молю, не тронь!.. Она испугалась, ничего не понимает!.. Сейчас… сейчас мы всё уладим…

Подхватив Алану, бабушка почти волоком затащила её в комнату и захлопнула за ними дверь. Оказавшись в относительной безопасности, девочка разрыдалась.

– Бабулечка, миленькая, спаси меня! – запричитала она. – Не отдавай меня ему, я не хочу туда! Зачем я им? Прошу тебя, умоляю, не отдавай!

Бабушка обнимала её и целовала в светлую макушку. Алана чувствовала слёзы, текущие из её глаз, и эти слёзы обжигали пуще огня. Они обе рыдали взахлёб, а из-за закрытой двери торопил громкий голос отца:

– Побыстрее там можно? Я полдня должен ждать, пока вы распрощаетесь?

– Тебе придётся