«Сейчас начнется новый допрос, — подумал Рауль д'Андрези. — Чертовски обидно, что я не могу на нем присутствовать!»

Он продолжал следить за Жозефиной, чье лицо было почти полностью скрыто полями большой, нарочито вульгарной соломенной шляпы.

Время шло, и Рауль спрашивал себя, чем же все это может кончиться, как вдруг он услышал приглушенные стоны и крики, доносившиеся из глубины пещеры. Они были так отчетливы, словно люди находились где-то рядом. Рауль изменил положение, присмотрелся и все понял. Выступ утеса, нависший над небольшой впадиной, был завален сорвавшимися со скалы камнями, между которыми с трудом можно было различить кирпичную кладку, слегка выглядывающую из-под слоя почвы и сплетенных корней. Это были остатки печной трубы. По ней и достигали слуха Рауля звуки из глубины пещеры.

Еще два душераздирающих крика… А что же Жозефина Бальзамо? Она по-прежнему стояла невдалеке от входа. Рауль хотел бы надеяться, что с этого места ей ничего не было слышно. Однако доносились ли до нее стоны или нет, все равно она участвовала в гнусном деле, и Рауль содрогнулся от отвращения. Пусть она не присутствовала при пытках, разве это уменьшало ее вину?

Рауль принялся осторожно разбирать кирпичи. Когда эта работа была завершена, стоны прекратились. Вместо них послышались неразборчивые слова. Рауль вновь стал освобождать отверстие дымохода.

Теперь довольно отчетливо доносилось два голоса: один принадлежал Леонару, другой — без сомнения, вдове Русслен. Несчастная еле дышала:

— Да-да, я обещала, но… погодите, я не могу говорить, — лепетала она. — Я так измучена… Пощадите меня, мой добрый господин! Я не могу припомнить… Это было так давно. Двадцать четыре года прошло!

— Хватит болтать, — прорычал Леонар.

— Это было как раз во время войны с Пруссией, — едва слышно произнесла старая женщина. — Пруссаки подступали к Руану, где мы тогда жили… Мой бедный муж, он был возчиком… К нему обратились двое… Раньше мы их никогда не видели… Они хотели бежать из города, куда-нибудь в глухую сельскую местность… У них была поклажа. Они посулили хорошие деньги, настаивали. В то время у нас была только одна лошадка, да и та хворая… Километрах в десяти от Руана она пала. А те господа прямо-таки тряслись от страха, ведь пруссаки могли нагрянуть в любую минуту… И тут появляется этот человек из Руана, мой муж знал его, это был секретарь кардинала де Бонншоза, Жобером его звали… И те двое господ просили, чтоб он им лошадь свою продал. Огромные деньги давали, молили, уговаривали. А тот уперся. А те-то бросились на него, как бешеные. И избили до смерти. Страшное дело! Видать, случайно убили, они того не хотели. А потом кабриолет обшарили, ларец там какой-то нашли. Лошадь впрягли в телегу моего мужа, а Жобер остался на дороге помирать.

— Он умер там же? — спросил Леонар.

— Да, только муж этого не знал. Все вышло наружу позже… когда он вернулся в Руан.

— Он не сообщил полиции?

— Да, конечно, по совести ему следовало бы так и сделать, — промолвила вдова Русслен. — Да вот только…

— Да вот только те господа заплатили ему за молчание, — хмыкнул Леонар. — В ларце были драгоценности, и они отдали твоему муженьку часть украденного.

— Да… Да… — простонала старуха. — Там были кольца… Семь колец… Но он молчал совсем не потому. Бедняжка сильно болел. Он умер вскоре того, как вернулся домой.

— А ларец?

— Он остался у мужа в телеге. Муж привез его вместе с семью кольцами. Я тоже никому про это не говорила… Это было так давно. И потом, я так боялась неприятностей… Лучше было помалкивать. Вместе с дочкой мы переехали в Лильбонн, и только когда Брижит поступила в театр, я отдала ей кольца. А сама я к ним и не притрагивалась. Вот и все, мой добрый господин… Не спрашивайте меня больше…

Леонар снова ухмыльнулся:

— Черта с два! Выкладывай главное!

— Больше я ничего не знаю! — испуганно сказала вдова.

— То, что ты тут наговорила, — это все пустяки. Мне нужно все до конца!

— Но что же?

— Рассказывай о буквах, которые были нацарапаны внутри ларца.

— Буквы? Они стерлись, их никак нельзя было разобрать.

— Допустим, я в это поверил. Но тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали. Отвечай, где ларец?

— Я уже говорила… У меня его взяли… Накануне того вечера, когда вы пришли за мной в Лильбонн с той дамой под вуалью.

— Кто взял ларец?

— Какой-то человек.

— Что за человек?

— Он случайно заметил ларец, ему понравилось, и я ему отдала…

— Имя этого человека! Назови — и я от тебя отстану.

— Я не могу сказать… Этот человек сделал мне столько добра… Нет, не могу!

— Что ж, придется все начать сначала…

Вдову Русслен охватил ужас:

— Ах, нет, нет! Умоляю вас, мой добрый господин, не надо! — она издала вопль муки и отчаяния: — О, палач, что ты делаешь с моей бедной рукой?!

— Говори! Ну же, будешь говорить?

— Да… Я скажу… — голос несчастной был совсем слаб, она едва не лишилась чувств.

Леонар продолжал что-то выпытывать, женщина отвечала чуть слышно. Рауль мог разобрать лишь обрывки фраз: «Да… На старом маяке… Потом… Нет… Не могу… О, как я хочу умереть!… Делайте со мной что хотите… Правда…»

Она замолкла. Леонар проворчал:

— Ну что ты будешь делать с этой старой дурой? Надеюсь, она не отдала богу душу. Даю тебе еще десять минут, старуха, — будешь говорить?

Он вышел из пещеры к графине Калиостро, очевидно, чтобы сообщить ей о результатах допроса и получить новые указания. Он что-то возбужденно рассказывал Жозефине, та внимательно слушала. Негодяи! Рауль ненавидел их обоих. Стенания вдовы Русслен потрясли его, он дрожал от гнева и жаждал вступить в новую схватку. Но, как всегда в подобных случаях, он решил действовать не ранее, чем все детали плана выстроятся в его голове в единое целое.

Он посмотрел на своих врагов — они стояли далеко. Рауль полез в дымоход — загрохотали, падая, обломки кирпичей. Черт возьми, они могут услышать! Нет, никто не подошел на шум.

В пещере было совершенно темно. Когда его глаза привыкли к мраку, он различил чьи-то безумно горящие глаза, глядящие на него в упор, и смертельно бледное изможденное лицо. Несчастная не была связана, палачи не потрудились всунуть ей в рот кляп, да и к чему эти предосторожности? Жертва была так слаба и подавлена, что о побеге не могло идти и речи. Рауль склонился над ней и произнес:

— Не пугайтесь! Я спас вашу дочь Брижит, надеюсь, смогу и вам помочь.

Он взвалил старую женщину себе на плечи, подошел к входу, тихонько приоткрыл дверь. Леонар и Жозефина продолжали свою беседу. За ними, позади огорода семейства Корбю, тянулась дорога, по которой ползли крестьянские телеги.