Первый бар, в который он заглянул, был полон горластых ирландцев, украшен гирляндами с трилистником, зеленым плакатом с надписью: «ERIN GO BRAGH» и – только этого не хватало – большим поясным фотопортретом президента Кеннеди, смотревшегося здесь и вправду очень рослым. Шесть-семь лет назад на том же месте вполне мог висеть портрет сенатора Джозефа Маккарти. Он ушел оттуда, быстро проглотив пару порций, и вскоре отыскал полутемное, милосердно аполитичное заведение с глубокими кожаными креслами и задрапированными зеркалами, где не раздавалось никаких звуков, кроме позвякивания массивной посуды и приглушенной работы музыкального автомата. Что он сейчас мог сделать? Звонить ей было нельзя хотя бы потому, что он уже слишком много выпил и только усугубил бы ситуацию.

– Я потерял мою крошку, – шептал он, склоняясь над бокалом, и мог бы даже расплакаться, но вовремя сообразил, что в барах такого сорта не терпят плаксивых пьянчуг. Надо было составить план.

Он решил, что не будет ей звонить на протяжении двух недель – или одной, хватит и того. А когда наконец позвонит и договорится о встрече, он предстанет перед ней с робкой, абсолютно трезвой улыбкой на устах, перед которой не сможет устоять ни одна девчонка. Если она предложит ему выпить, он скажет: «Нет, спасибо, еще рановато для этого», и тогда, при некоторой доле везения, он сможет ее вернуть.

Как ни странно, неделя пролетела очень быстро. Хуже всего было на работе – всякий раз, когда звонил телефон, он ожидал услышать голос Памелы, – но в целом это было терпимо, как и семейная жизнь. Вечерами вместо собраний он ходил в кино, а если посещал бары, то лишь после кинотеатров, и старался ограничиваться пивом. В последний день этой недели он был весь на нервах: уронил две монеты на пол телефонной будки и лишь с третьей попытки попал в щель автомата, а его палец дрожал, крутя наборный диск.

– О, – произнесла она, взяв трубку.

– Послушай, можно мне… Ничего, если я загляну к тебе сегодня?

– Да, конечно. Приходи, когда захочешь. То есть – ну ты понял – когда сможешь.

Так он и сделал, прихватив букет роз, что вызвало у нее смех.

– Почему ты так долго не звонил?

– Я думал, ты на меня злишься.

– Да, я злилась, но это было целую неделю назад.

Он не стал спрашивать, «встречалась» ли она с кем-нибудь другим на прошедшей неделе, а когда они очутились в постели, это уже не казалось существенным.

А еще через несколько ночей, разродившись очередным бессвязным автобиографическим монологом, он среди прочего поведал ей о Бельвю.

Сначала он попытался ограничиться кратким и поверхностным описанием, но она требовала все новых и новых деталей, сидя на постели и беспрерывно куря, а когда его рассказ, спотыкаясь, добрел до конца, сказала:

– Боже мой, а ты когда-нибудь задумывался, какой фильм можно сделать на этом материале?

Об этом он прежде не думал, да и теперь задумался только после того, как встал и прогулялся до холодильника за парой пива.

– Не вижу здесь темы для фильма, – сказал он. – Это тянет разве что на разоблачительную статью в «Нью-Йорк пост» о «жутких условиях содержания пациентов в городских клиниках».

– Ты не прав, – возразила она. – Это неверный подход; все должно быть по-другому. Подумай об атмосфере, о персонажах, о сценах. Из этого можно создать – я понимаю, что использую клише, – микрокосм общества. А ты предстанешь одним из очень немногих пациентов за всю историю клиники, сумевшим запомнить все в мельчайших подробностях, потому что ты все это время оставался в совершенно здравом уме. Знаешь что, Джон? По самой манере твоего рассказа я чувствую, что ты рассматривал ситуацию с кинематографической точки зрения. Причем начал делать это еще в то время, когда находился там.

– Ну, не знаю. Хотя, если подумать, в какой-то мере так оно и было.

– Разумеется. Эта история прямо просится на экран. Тебе не приходило в голову, что ты, возможно, единственный человек в Америке, кто может сделать такой фильм правильно?

– Что значит «сделать фильм»? У меня для этого нет ни таланта, ни денег.

– Но, по твоим же словам, ты всегда хотел быть человеком, который находит деньги и привлекает к работе таланты. Разве не так?

– Это так, крошка, но давай будем реалистами. В конце концов, я всего лишь торговец, и у меня семья, которую нужно обеспечивать, и я…

– Джон, я не позволю тебе отвергнуть такую прекрасную идею только потому, что ты сегодня ощущаешь себя тупым обывателем. Помолчи и пей свое пиво; дай мне подумать.

И вскоре начали вырисовываться очертания ее смелого плана: есть возможность, сказала она, сделать такой фильм с минимальными затратами. Во-первых, со сценарием проблем не будет. В колледже Марлоу был замечательно талантливый парень по имени Джерри – Джерри Портер. Еще студентом он опубликовал один из своих рассказов в «Атлантике», но потом заинтересовался кинематографом и написал несколько классных сценариев, один из которых был одобрен и едва не запущен в производство известным продюсером. Она позвонит ему сегодня же – и уверена, что сможет его заинтересовать, – а если Джон договорится с ним о встрече, они смогут в ближайшее время начать работу над сценарием. Во-вторых, у Джерри есть приятель по имени Джулиан Форд, также выпускник Марлоу, но года на три-четыре старше. Этот Форд отличный режиссер – «волшебник с камерой». Он провел лето во Франции, где работал с самим Трюффо, потом был ассистентом режиссера в Голливуде и снимал документалки о правах черных на Юге, но недавно вернулся в Нью-Йорк и, как она слышала, сейчас не занят ни в одном крупном проекте. И Джерри, и Джулиан располагают собственными средствами – их семьи неимоверно богаты – и могут даже помочь с финансированием проекта или, по крайней мере, согласятся работать бесплатно. То же самое можно сказать еще об одном ее знакомом из Марлоу – художнике и декораторе – и о многих актерах. Боже, да в Марлоу было больше одаренных актеров, чем Уайлдер может себе вообразить!

– Секундочку, милая. Мы не можем взять ребятишек из колледжа на роли пациентов Бельвю. Как насчет всех этих негров и пуэрториканцев?

– Я уже подумала об этом. Их наберет Джулиан. Он знает кучу таких парней.

– Ты хочешь сказать, что среди его друзей много черных?

Но она уже его не слушала, подбираясь к триумфальному заключению: если разобраться со сценарием, кастингом и репетициями до середины лета, они смогут все вместе отправиться в Марлоу и провести съемки в одном из тамошних огромных амбаров. Это ж сколько денег удастся сэкономить! Конечно, надо будет получить разрешение декана, но с этим не должно быть проблем, поскольку декан Уолкотт любит вещи такого сорта: экспериментальные фильмы, снимаемые на территории кампуса.

– Сколько сейчас времени? – спросила она. – А, так еще не слишком поздно. Я позвоню Джерри прямо сейчас.

Джерри Портер оказался худощавым молодым человеком с очень подвижным лицом, которое можно было бы назвать детским, не будь щегольски закрученных вверх усиков, на которых оседала пена, когда он пил пиво. И он действительно заинтересовался проектом. Регулярно общаясь с Джерри на протяжении пяти-шести недель, Джон рассказывал все, что мог вспомнить о Бельвю, – о том, как выглядело, как звучало и как ощущалось это место, о Чарли, о Спиваке и других. Джерри морщил лоб, слушал, делал записи и задавал вопросы, а когда сценарий начал обретать отчетливую структуру, он познакомил Уайлдера с режиссером, Джулианом Фордом.