В новейших записях раз за разом повторялось двухчастное заклинание, которое к концу обыска Уиллет запомнил наизусть. Писалось оно в два параллельных столбца, причем левый был увенчан древним символом «главы дракона», коим в старинных календарях обозначали асцендент, а правый, соответственно, знаком «хвоста дракона», десцендентом[28]. Доктор почти подсознательно догадался, что второй столбец представляет собой тот же самый текст, записанный по слогам наоборот, за исключением конструкции ЙОГ-СОТОТ — имени, вернее всего? Подобная буквенная комбинация попадалась Уиллету и ранее, в письмах сподвижников Чарльза и оригинальных документах Карвена; ее он приноровился узнавать в самых разнящихся написаниях.

Уиллет мог поклясться, что формула ему что-то напоминает, и каждый раз, когда он ее встречал, по спине его проползали мурашки. Не в ту ли памятную Страстную пятницу миссис Вард слышала нечто подобное? Раз за разом, словно наваждение, повторялись знаки и символы, и доктор, сам того не замечая, стал нашептывать их, тщась уловить верное произношение.

В определенный момент ему показалось, что он набрал уже едва ли не больше бумаг, чем сможет продуктивно изучить, поэтому доктор решил больше ничего здесь не осматривать, пока не созовет здесь самый настоящий конгресс скептиков-алиенистов — пускай сами увидят все своими глазами и попробуют систематически обработать. Он еще должен был найти тайную лабораторию, поэтому, оставив саквояж в освещенной комнате, снова вышел в зловонный черный коридор, от чьих стен непрестанно исходила тусклая грибная флуоресценция.

Следующие несколько комнат, куда доктор попробовал наугад зайти, были пусты или же заставлены лишь трухлявыми ящиками да зловещими свинцовыми гробами, однако именно они поразили доктора размахом диких экспериментов Джозефа Карвена. Он подумал о бесследно канувших рабах и моряках, об оскверненных могилах во всех уголках земного шара и о зрелищах, которые, видимо, предстали пред очи участников провиденского рейда. По правую руку от него протянулась высокая каменная лестница, и Уиллет решил, что она, вероятно, вела к одному из служебных строений Карвена — возможно, к каменному флигелю с высокими окнами-бойницами. Неожиданно стены перед ним словно бы разошлись, а вонь и вой стали невыносимыми. Уиллет вышел в просторное помещение — такое большое, что луч фонарика не достигал его противоположного конца, лишь кое-где зацепляя толстые колонны, поддерживающие потолок.

Через некоторое время он подошел к колоннам, что стояли кругом, наподобие монолитов Стоунхенджа. Среди них на постаменте, к которому вели три ступени, возвышался резной алтарь; и алтарь тот был покрыт такой причудливой и необычной резьбой, что Уиллет сперва подошел ближе, чтобы осмотреть узор в свете электрического фонаря, но почти сразу отшатнулся, различив темные пятна, очернившие самую верхнюю плиту, и тоненькие струйки того же цвета, застывшие на боковых стенках. Потом он заметил противоположную стену и двинулся вдоль нее — она изгибалась большой дугой, кое-где разорванной черными прямоугольниками дверей, и была усеяна множеством пустых камер за железными решетками, где лежали железные кандалы для рук и ног, вделанные в каменный пол. Камеры были пусты, но ужасные запахи и мерзкие стоны никуда не делись — наоборот, они становились еще назойливее, иногда переплетаясь с другими звуками, похожими на удары по чему-то влажному…

3

Теперь уж все внимание Уиллета было приковано к ужасной вони и жуткому гвалту. В величественном зале с колоннами они ощущались четче, чем где-либо, однако даже в этом подземелье казалось, что звуки и запахи доносятся откуда-то снизу. Прежде чем среди темных ответвлений искать ступеньки, уводящие еще глубже под землю, доктор посветил фонариком на мощеный камнем пол. Плиты лежали неплотно, между ними с разными интервалами располагались одинаковые камни, беспорядочно перфорированные мелкими отверстиями, а в одном месте на полу валялась небрежно брошенная приставная стремянка. Как ни странно, именно от нее больше всего отдавало тем смрадом, что пропитал, казалось, все вокруг. Пока Уиллет прохаживался по зале, он понял, что и вонь, и звук сильнее всего ощущаются именно у тех ноздреватых плит — что это могут быть своего рода люки, за которыми скрываются проходы к еще более глубоко залегающим недрам ужаса. Присев близ одной из плит, доктор попытался поднять ее — и та сдвинулась, хоть и не без приложенных значительных усилий. Звуки снизу прибавили в громкости, пока доктор, дрожа всем телом, приподнимал тяжкий камень. Из глубин рванулся неописуемый смрад, и Уиллет, откинув плиту и направив луч фонарика в зияющую жуткой чернотой дыру, почувствовал сильное головокружение. Если он и чаял увидеть здесь лестницу, по коей возможно было бы сойти в простор подполья, полного ультимативных непотребств, его постигло разочарование — ибо в волнах адского смрада и надломленного визга увидел он только облицованное кирпичом колодезное жерло, диаметром приблизительно в полтора ярда. Не то что лестницы — вообще ничего, пригодного для спуска, не наблюдалось там, внизу. Под направленным в жерло лучом света вой вдруг сменился жуткими рыданиями и скрежещущими звуками, и после что-то глухо застучало и захлюпало. Уиллет дрогнул, боясь даже предположить, что за гадкая химера притаилась у него под ногами, однако собрал-таки волю в кулак и заглянул в грубо обтесанную шахту колодезя. Улегшись на пол, доктор опустил фонарик в нижний мрак на всю длину руки, чтобы пролить свет на находившееся внизу нечто. Поначалу он не мог разобрать ничего, кроме скользких замшелых кирпичных стен, сходивших вниз, в клоаку почти что физически ощутимой, неистовой скверны, но вот — различил, как на глубине примерно двадцати футов беснуется и клокочет темная, бесформенная масса плоти. Фонарик задрожал в руке доктора, однако он нашел в себе силы вновь посмотреть вниз и рассмотреть существо, заточенное в беспросветном мраке подпола. Чарльз обрек его на голодную смерть — его и сонм других тварей, брошенных в схожие колодцы под сводчатой залой. Кем бы те твари ни были, лежать спокойно в узких шахтах они не могли. Все долгие недели в отсутствие своего принципала они скребли стены, стенали и ждали его возвращения.

В следующий миг Маринус Бикнелл Уиллет пожалел о повторном взгляде, брошенном в шахту. Опытный хирург, повидавший на своем веку всякое, он оказался не готов к зрелищу, навек лишившему его душу покоя. При здравом разумении то был всего лишь материальный — следовательно, подчиняющийся всем законам сего мира, — объект средних размеров, но форм и пропорций столь чуждых, что разномастные его черты попросту не желали складываться в мозгу в единый завершенный образ, потому как образов подобных не могло быть и не должно было быть в принципе. Выронив фонарик из ослабевшей, повисшей плетью руки, Уиллет закричал — и этот панический фальцет не признала бы и его родная мать. Неспособный распрямиться и встать твердо на ноги, весь скованный ужасом, доктор полз прочь от влажного края колодца, по плитам, укрывавшим дюжины адских шахт, откуда в ответ на его испуганный крик несся кошмарный звук неизбывных мук. Грубый, необработанный камень плит ранил ему ладони, но он продолжал отступать, презрев боль, — его подгонял жуткий скрежет и хруст из ямы, где чудовище, полное бездумной агрессии, кинулось, судя по шумам, пожирать упавший фонарь. В оскверненной вонью темени Уиллет закрыл ладонями уши, чтобы не слышать глухих жалобных стонов, издаваемых сородичами плененной твари; липкая испарина покрыла его с ног до головы, и поверх нее его окутал со всех сторон полный сокрытых кошмаров мрак. Где-то внизу все так же клокотали десятки несчастных тварей, еще живых, — с одного колодца он собственноручно снял крышку… Да, конечно, виданная им внизу тварь — образ, который уже невозможно, как ни старайся, стереть из памяти, — нипочем не сумеет всползти вверх по скользким стенам, и все ж доктор весь дрожал от навязчивой мысли, что где-нибудь для нее найдется лаз или опора.