Для Александры одиночество было естественным и вовсе не тягостным состоянием. Она была замужем два раза. Первый, студенческий, брак, заключенный во время учебы в Петербурге, закончился скорым разводом. Супруг, молодой талантливый скульптор из Архангельска, из семьи потомственных резчиков по кости, приехав в Москву, показал себя с неожиданной стороны. Он поселился у родителей Александры, с готовностью принявших дочь и зятя. Самый конец девяностых, финансовый кризис, совершенная неизвестность, безденежье… Александра очень быстро убедилась, что живопись ее не прокормит. Она бегала по Москве, выпрашивая заказы на реставрацию. Ни опыта, ни связей, ни репутации… Муж лежал на диване и ругал столицу на все корки. Он не делал попыток найти хоть какую-то работу и критиковал все, за что хваталась жена. Они развелись очень скоро. У Александры рухнувший брак оставил чувство недоумения. Она не понимала, зачем вышла замуж и почему именно за этого парня. Именно в то время она встретила Ивана Корзухина – известного в прошлом художника, картины которого высоко ценились западными коллекционерами. Его специальностью был русский пейзаж – жанр неизменно популярный и хорошо продаваемый. Корзухин мог бы жить безбедно. Но это был сломленный, разуверившийся в себе человек. Александра не любила его. Не испытывала она и жалости к этому человеку, упорно уничтожавшему себя алкоголем. Родители были в ужасе, когда они с Иваном поженились. Александра переехала в мансарду близ Солянки, которую Союз художников когда-то выдал ее мужу под мастерскую. Там она прожила долгие годы, вплоть до последнего времени, когда дом отправили, наконец, на реконструкцию. После смерти мужа она жила в мансарде нелегально, но никто, разумеется, не предъявлял никаких прав на это помещение, почти не приспособленное для жизни. Именно одиночество принесло ей ощущение полноты жизни. Александра много работала, освоила профессию продавца живописи и антиквариата и хотя не считала себя большим экспертом, никогда не упускала возможности научиться чему-то новому. Ее время, образ жизни, вкусы и настроения – все принадлежало ей одной. Она могла устать от людей, от одиночества Александра не уставала никогда. Ухаживания она воспринимала с юмором, и хотя ей самой случалось увлекаться, она больше не думала о семейной жизни всерьез.

«Я рождена, чтобы быть одной!» – спокойно отвечала она родителям, которые не теряли надежды «устроить судьбу» непутевой дочери.

Познакомившись, а вскоре и подружившись с Мариной, Александра привыкла считать подругу такой же убежденной одиночкой. Марина была красива, эффектно одевалась, с успехом испытывала свои чары на знакомых мужского пола… И при этом явно не стремилась к прочным отношениям. Александра понятия не имела о том, с кем встречается подруга, – на эти темы та не откровенничала. Сегодня художница впервые заподозрила, что сердце самого авторитетного эксперта по старым пластикам в России не так уж неуязвимо. Если старая любовь и не оставила в нем следа, то некое сильное чувство явно не умерло. Говорить о Павле спокойно, без искусственного равнодушия или язвительной насмешки, Марина просто не могла. «Павел признался, что они с Мариной расстались из-за Дианы, – припомнила Александра. – Неужели обида все еще жива?»

…На прощание, уже в дверях, Марина посоветовала нажать на аукционный дом, отвечавший за своевременный выпуск каталога.

– Переносить торги не стоит, перед праздниками они тебе новую площадку не достанут. Разве что за городом, а кто туда сейчас сунется, по пробкам… Уже началось, дороги стоят. А вот неустойку они выплатить должны.

Александра заторопилась вдвойне. Художница уже успела назначить встречу Гурину, а по дороге, в такси, она планировала забраться в ноутбук, открыть договор с «Империей» и выяснить, была ли там прописана неустойка на данный конкретный случай. Александра подозревала, что такого пункта в договоре не было.

* * *

Александра сочла необходимым лично отправиться в офис аукционного дома и попытаться разрешить проблему с каталогом. «Империя», несмотря на свое пышное название, гнездилась в двух небольших комнатах, на втором этаже одного из центральных московских отелей. Бывший номер категории люкс был превращен в офис аукционного дома – одного из самых старых и авторитетных, уцелевшего после всех финансовых потрясений последних двадцати лет.

Начало декабря, четверг, послеобеденное время – войдя в первую комнату, приемную и гостиную одновременно, Александра увидела много знакомых лиц. Больше всего ее порадовала встреча с аукционистом Игорем – старым добрым знакомым. Увидев художницу, катившую свой потрепанный чемоданчик, он стремительно подошел к ней и сердечно расцеловал:

– Скандалить пришла?

– Сейчас начну. – Александра отпустила ручку чемодана и огляделась. – Кто у вас тут за каталог отвечает?

– Ты, мать, опоздала со скандалом, каталог уже везут. Печатали в Финляндии, случилась какая-то неувязка на таможне. Через пару часов начнем рассылать с курьерской службой, по вашему списку. Так что все в порядке.

– А я в суд на вас собиралась подавать, – с облегчением выдохнула Александра.

– Занимай очередь! Мы сейчас чаще судимся, чем торгуем, – отмахнулся Игорь. Впрочем, его подвижное лицо с мелкими чертами не выражало особенного огорчения. Он улыбался – вокруг рта лежали глубокие мимические морщины, так называемые морщины болтуна. – Вообще, интересных торгов в последнее время не было. Твой тоже будет очень средний, сразу настраивайся.

– Да я ничего потрясающего и не ожидаю. – Александра пожала плечами, подошла к кофемашине в углу, взяла чашку с подноса, принялась нажимать кнопки. В офисе «Империи» она чувствовала себя свободно. – Вот если бы у нас был Верещагин…

Игорь легонько присвистнул, подходя и тоже завладевая пустой чашкой:

– С Верещагиным дело до торгов не дошло бы. Сама знаешь, на него сейчас идет охота. Ты в Израиле была? Что-то интересное подвернулось?

– Уже все знают, куда я ездила? – сощурилась художница, следя за тем, как в чашку медленно льется густая молочная пена. – Да нет, скорее, семейное дело.

– Ага, – глубокомысленно произнес аукционист, покачивая своей пустой чашкой. Было ясно, что он счел ее ответ отговоркой. – У меня есть бутерброды, жена утром сделала. Будешь?

– Спасибо, я только что обедала, – поблагодарила Александра, уступая место у кофемашины. – Знаешь, я тоже не жду слишком многого от этого аукциона. И все равно волнуюсь.

Игорь потрепал ее по локтю:

– Волноваться не о чем. В буквальном смысле – выручка будет небольшой. Ты уж меня прости, но люди моей профессии – пессимисты. Передай заказчику привет, увидимся в воскресенье!

* * *

Домой Александра попала только к семи вечера. Переступив порог, она включила свет, и сильная лампочка без абажура вспыхнула, осветив синие стены кухни. Помещение с двумя узкими, ничем не занавешенными окнами смотрело на художницу неприветливо, словно удивляясь ее скорому возвращению.

Заперев входную дверь, Александра поставила чемодан в угол и прошла в жилую комнату, служившую и мастерской, и спальней. Присела к большому рабочему столу, испачканному красками и исписанному автографами друзей. Включила настольную лампу. Обвела взглядом коробки и узлы, рассованные по углам. После переезда прошло чуть не полгода, а она все еще не разобрала вещи, привезенные из старой мастерской. Зыбкость собственного существования не угнетала Александру – напротив, этот неуют вполне гармонировал с ее душевным состоянием. Знакомые считали, что она равнодушна к комфорту. Это было не так. Как-то в минуту откровенности Александра призналась Марине Алешиной, что она попросту не желает к чему-либо привязываться. «Я для этого слишком труслива, – шутливо сказала она. – Когда я что-то теряю, то слишком переживаю!»