1731 г. «Описания Горной Страны», обозначает сразу несколько тем, поднимаемых в современных исследованиях того, каким образом сотрудники Артиллерийской палаты пытались поместить Хайленд на карту в рамках предпринятых Лондоном мер по умиротворению гэльской окраины. Корона представлена в Горной Шотландии «недавно воздвигнутыми фортами» и «военными дорогами» посреди «различных кланов», в каждом из которых имелось определенное генералом Уэйдом и подтвержденное легендой «Описания Горной Страны» число людей, «способных держать оружие»[291].

При этом «взбунтовавшийся» горец воспринимался как угроза британскому присутствию в крае еще и потому, что он прекрасно ориентировался на местности (лучше «красных мундиров» и многих «шотландских» чинов), используя это знание если не для стратегических, то для тактических преимуществ, описанных еще в 1690 г. генералом Маккеем[292]. Соответственно хайлендеры могли обретаться за пределами географического воображения чинов и агентов правительства — за пределами влияния британских властей. Учитывая, что Горный Край представал местом географической неопределенности и вооруженного сопротивления, ответом Лондона на политические, социально-экономические, культурные вопросы его «цивилизации» являлось в том числе и последовательное картографирование гэльской окраины.

Труд Лемприера наглядно демонстрирует, как был реализован этот план. Четко очерченные терракотовые линии военных дорог, проложенных сквозь дымчатые зубья сгрудившихся шотландских нагорий, и аккуратные красные ромбики фортов и укрепленных казарм, связанных новыми маршрутами в единую «систему поддержания мира в Горной Стране», отражали идеальный сценарий решения «Хайлендской проблемы», в котором границы британского присутствия были предельно ясны, а хайлендская политика центральных властей вписана в местный ландшафт[293]. При этом разительный контраст между основательным, строгим британским порядком на составленных сотрудниками Артиллерийской палаты картах Хайленда и преступным беспорядком, царившим всего в нескольких милях от расквартированных в Горной Стране гарнизонов, отчетливо иллюстрирует противоречивый характер картографического видения умиротворения Горной Шотландии и географического воображения «Хайлендской проблемы»[294].

При описании колониальной политики существует тенденция характеризовать картографию как орудие имперских властей, поскольку она позволяла утверждать определенную точку зрения администраторов и комментаторов в колониях, на окраинах и в метрополии, превращая противоречия и трудности имперского контроля в простые линии на карте[295]. Между тем неуверенность Лондона в надежности британского присутствия в Горной Шотландии являлась важным мотивом составления многих планов и карт, касавшихся хайлендской политики[296]. В 1689–1759 гг. лояльность многих вождей и магнатов была скорее номинальной, чем фактической, и именно это обстоятельство отражено в «Описании Горной Страны» Лемприера.

Пока существовала якобитская угроза, карты Горного Края задумывались властями с военно-политическими целями. Однако в действительности они не всегда отличались географической точностью и последовательностью картографической съемки. Наиболее важная часть большинства проектов умиротворения гэльской окраины, форт, часто картографировалась в большем масштабе, чем окружавшее его пространство враждебного Хайленда. В левом верхнем углу «Описания Горной Страны» Лемприера, прямо под названием карты, изображены детальные планы всех трех фортов — звеньев знаменитой «цепи» («Chain» или «Line» в документах эпохи) укреплений, запиравших основные маршруты из одной части Хайленда в другую[297].

Картографический труд Лемприера предлагает официальный взгляд на решение «Хайлендской проблемы». Вместе с тем он демонстрирует, что составленные картографами Артиллерийской палаты карты Горной Шотландии не ограничивались единственной, фиксированной перспективой. Символическая функция этих укрепленных мест британского присутствия в крае ясна. Преобладание красного цвета, которым военные инженеры королевской армии в XVIII в. отмечали завершенные участки крепостей, было призвано убедить Лондон в том, что форты Уильям, Август и Джордж уже в состоянии играть роль центров «цивилизации», политического контроля и военного сотрудничества с лояльными Короне и правительству кланами[298].

Накладываясь на этническую карту Горной Страны, сеть алых гарнизонов и терракотовых военных дорог демонстрировала способность «шотландских» чинов читать ее, понимать и перекраивать. Военные корабли, курсирующие вдоль шотландского побережья, и глубокая историческая ретроспектива (от римских времен, память о которых вычерчена контурами остатков укрепленного лагеря легионеров в Эрдохе, до эпохи Ганноверов, отмеченной местами поражений якобитских восстаний) наглядно убеждали в надежности британского присутствия на мятежной гэльской окраине[299].

Вместе с тем такая презентация фортов имела значение и с практической точки зрения тоже. Во-первых, больший масштаб позволял лучше представить, как их можно укрепить, реконструировать, расширить. Детальное картографирование должно было привлечь внимание к разделявшейся в том числе, разумеется, и генералом Уэйдом идее о принципиальной необходимости фортов и укрепленных казарм в Горном Крае в рамках решения «Хайлендской проблемы»[300]. Закрепленность в пространстве по-прежнему оставалась стержнем хайлендской политики[301]. Во-вторых, они были призваны визуально уменьшить негативный эффект от легенды карты, представленной в ее верхнем правом углу, — «Кланы, численность которых указана красными цифрами, присоединились к мятежу в 1715 г.» — на том же уровне и на тех же правах, на которых левый угол «Описания Горной Страны» Лемприера украшали изображения фортов Уильям, Август и Джордж.

Символическое и практическое (на)значения их изображений напоминают, что картография и колониальное письмо не всегда и не во всем следуют пропагандистским устремлениям центральных властей (и власти экспертного знания). Выражая идеи в пространственных образах, они оперируют и на функциональном уровне тоже. Что же касается легенды «Описания Горной Страны», то она также представляла собой символическую проекцию карты (ее этнографической нагрузки) и в еще большей мере была обусловлена реалиями хайлендской политики.

В картографическом воображении ответственных за умиротворение Горного Края чинов география Горной Шотландии представляла собой благодаря Лемприеру множество служебных этнографических образов (клановые земли), формируя пространственный взгляд британских властей на решение «Хайлендской проблемы».

Во-первых, читатель уже при первом приближении понимал, что якобиты могли искать вооруженную поддержку только среди кланов Горной Страны. «Хайлендский рубеж» отчетливо разделял Верхнюю и Нижнюю Шотландию не только с географической, но и с этнографической и политической точек зрения одновременно, обозначая географические и этнографические границы «Хайлендской проблемы».

Во-вторых, сами шотландские горцы были представлены в «Описании Горной Страны» разделенными на занимавшие лишенные четких границ области «верных» Короне и правительству и «взбунтовавшихся» кланов. Причем в отношении первых указывалось, что «в 1725 г. бунташные кланы по приказу его Величества были побуждаемы сдать оружие генерал-лейтенанту Уэйду, что было исполнено, и они [„верные“ кланы] продолжают соблюдать акт о разоружении». Вторые на карте лояльностей, каковой представал взору ответственного читателя труд Лемприера, были выделены красным цветом, чтобы можно было легко соотнести «кланы, численность которых указана красными цифрами» («присоединились к мятежу в 1715 г.») с их местоположением на карте (тот же красный цвет, что и в легенде)[302].

В-третьих, таким образом можно было наглядно представить Короне и правительству в Лондоне, в каком враждебном окружении находились новые форты, в какой сложной социокультурной среде приходилось распространять британское присутствие в Хайленде.

Представление правительства о закрепленности британского присутствия в