– Вы превращаете устричный сарай из недвижимого имущества в движимое, то есть в деньги?

– В данный момент он ни то, ни другое, – ответила Флоренс. – Уилкинс говорит, что там известь тверже кремня.

Мистер Кибл заметил, что сейчас, пожалуй, не самый благоприятный момент для продажи под застройку столь маленького участка, тем более всем известно, что этот участок постоянно затоплен. Флоренс ответила, что не припоминает, чтобы он упоминал о подобных особенностях этого участка, когда она впервые стала обсуждать с ним возможность взять в банке кредит.

– По-моему, дела у вас сейчас идут не слишком хорошо? – сказал мистер Кибл. – Впрочем, с определенной точки зрения это даже неплохо. Ведь в какой-то момент нам показалось, что вы совсем уж вознамерились вытряхнуть нас из привычной жизненной колеи. Однако всякий малый бизнес имеет свои подъемы и падения. И это еще одна вещь, которую значительно проще понять, оказавшись на моем месте, ибо мое положение обязывает иметь более широкий кругозор.

В конце той же весны племянник миссис Гамар, член парламента от оппозиции, человек молодой, блестящий, успешный, но довольно глупый, внес на рассмотрение частный законопроект, который уже успел пройти и первое, и второе слушание. С точки зрения карьеры этот проект был поистине восхитителен, ибо все его пункты были приемлемы для любой партии. Это был проект в высшей степени гуманитарный и демократичный, да к тому же вносил весомый вклад в растущую проблему досуга, однако его вряд ли можно было осуществить на практике. Охарактеризованный как Билль о доступе к местам, имеющим образовательную ценность и представляющим интерес для широкой публики, этот законопроект давал возможность местным советам принудительно выкупать, предоставляя оговоренную компенсацию, любое строение, целиком или частично воздвигнутое ранее 1549 года и не используемое для проживания, но только в том случае, если в данной местности нет иного строения той же давности постройки. Приобретенные городскими советами здания должны были использоваться для культурного времяпрепровождения граждан. Флоренс прочла в «Таймс» небольшую заметку на эту тему, но знала, что ее это коснуться никак не может. Ни в совете Хардборо, ни в совете Флинмаркета попросту не было денег на осуществление подобных проектов; да и потом, ее Старый Дом, безусловно, использовался для проживания – она ведь именно там и «проживала»; однако само это выражение – «не используемое для проживания» – заставило ее в очередной раз задуматься о весьма насущной проблеме: о содержании дома и необходимости его ремонта. Минувшая зима снова лишила крышу дома большого количества черепицы, а полоса сырости на потолке спальни становилась все шире – вот так и море дюйм за дюймом отгрызает куски побережья. Все более сыро становилось и в шкафу под лестницей, где Флоренс хранила запасы книг. И все-таки это был ее дом, он принадлежал ей и ее книгам, там они вместе и останутся жить.

Миссис Гамар не предлагала своему племяннику тему упомянутого законопроекта, но была польщена, когда за ланчем в ресторане лондонской биржи он рассказал ей, что эта идея пришла ему в голову как раз на том приеме, который она устраивала прошлой весной. А в качестве дополнительного источника энергии – впрочем, в таком месте, как Хардборо, всего, в том числе и энергии, требовалось немного, да и энергия-то расходовалась в основном на выражение недовольства и всевозможные жалобы, – миссис Гамар пришлось создать «круги на воде». И воздействие этих все расширяющихся «кругов» оказалось значительно сильнее первоначального импульса, заданного рассмотрением самого законопроекта. И каждый раз, когда миссис Гамар удавалось убедиться в реальности этого воздействия, она испытывала большое удовлетворение, радуясь и за себя, и за других, ибо всегда поступала только так, как ей представлялось правильным и справедливым. Она и понятия не имела, что мораль редко служит безопасным руководством для человеческих поступков.

Сидя с племянником за ланчем, она улыбнулась ему через стол и сказала, что рыбу здесь есть не будет.

– Боюсь, жизнь в Хардборо нас совершенно испортила – по крайней мере, в отношении рыбы. Там мы едим ее всегда такой свежей, что во всех прочих местах мне рыба кажется лежалой и недостаточно хорошей. – Миссис Гамар была женщиной, безусловно, очаровательной и, между прочим, отлично сохранившейся, а в тот день она приехала в Лондон, чтобы подтолкнуть решение каких-то своих благотворительных планов, не имевших, кстати, ни малейшего отношения к книжному магазину «Старый Дом». Ее племянник, впрочем, никак не мог вспомнить, что это были за планы, однако ему об этом обязательно напомнили бы.

В начальной школе Хардборо оценки за экзамен eleven-plus выставлялись не как обычно – то есть не самой классной наставницей после того, как дети разойдутся по домам, – экзаменационные листы отправляли на проверку в другую начальную школу, в Сэксфорд-Тай, полагая, что это дает определенную гарантию беспристрастности. Маленький Хардборо, пожалуй, даже чересчур пристально следил за тем, что происходило в школе, а сама миссис Трейл считала, что подобная процедура проверки, возможно, спасет ее от вполне реальной опасности оказаться разорванной на куски, когда результаты экзаменов будут наконец объявлены. Сама она к этим результатам относилась спокойно и была готова их сообщить. Тем более что извещения о тех, кто принят в грамматическую школу Флинтмаркета, приходили в белых конвертах квадратной формы, а извещения о принятых в техническую школу, или попросту Техничку, – в продолговатых темно-желтых конвертах. Так что, придя летним утром в школу, каждый ученик выпускного класса сразу видел на своей парте конверт и понимал, какая судьба его ждет. Разумеется, понимали это и все его одноклассники.

И впоследствии, даже прожив в Хардборо много лет, дети помнили этот момент, ибо не было в их жизни ничего столь же болезненного и убедительного, чем эти лежавшие на парте конверты. А снаружи сиял чудесный летний день, и муниципальный луг казался желтым из-за цветущего утесника. Лето успело вторгнуться даже в классную комнату, потому что для урока биологии детей попросили принести «какую-нибудь частицу живой природы», и весь класс был уставлен банками из-под варенья, в которых красовались букеты белого лихниса, ветки цветущего шиповника, пучки яркой липкой смолки, а несколько случайных былинок залетели даже на учительский стол. Ну а на подоконнике в большой стеклянной банке, чувствуя себя весьма неуютно, плавал живой угорь.

Собственно, сама финальная сцена заняла в тот день буквально одну минуту. Кристина вошла в класс одной из последних и сразу, увидев на парте длинный темно-желтый конверт, поняла, что свершилось именно то, чего она и ожидала.

Миссис Гиппинг сама проявила инициативу и зашла в книжный магазин «Старый Дом» – этот поступок был, безусловно, достоин внимания, поскольку она, постоянно занятая, выходила из дому только в случае крайней необходимости. Но все же она решила сама поговорить с Флоренс и сообщить, что работать у нее Кристина больше не будет; впрочем, ей сразу же стало ясно, что Флоренс и так все знает и нет необходимости что-то там еще объяснять. В общем, они не стали обсуждать очевидное, а уютно устроились на кухне. Магазин был закрыт, и доносившиеся с пляжа громкие крики отпускников были здесь, в задней части дома, почти не слышны.