«Трамвай!» — в который раз подумал Дима и полез за телефоном — набрать отца, но аппарат сам зазвонил.

— Да, Бахрам! — Теперь время от времени он позволял себе обращаться к хозяину службы доставки просто по имени. Все же Дима для него как курица, несущая золотые яйца.

— Ты той даме с площади «Три вокзала» все делаешь? Хороший клиент! Бойкое место, не тяни там! — Бахрам тараторил, но не как прежде, нервно, а просто деловито. — Хороший клиент — это как три клиент!

— Да, я два раза уже отвозил ей.

— Она, наверное, сегодня еще звонить будет! Ты сможешь смотаться опять?

— Могу, — Дима прикинул, что с отцом поговорит по дороге домой, а там его высадит и полетит за цветами. — Могу, но за отдельную плату. Все же — сверхурочные, понимаешь?

— Слова выучил, да? Вот еще — рвач! — пожурил его Бахрам. — И еще одно дело…

Какая-то суета возникла в переулке, отходящем в сторону от трамвайных путей. Дима, разговаривая, пытался рассмотреть, что происходит в темноте. Увлеченный разговором, он даже вздрогнул, когда в стекло застучали. Пожилая женщина что-то пыталась сказать, и Дмитрий опустил стекло.

— Молодой человек, вы можете помочь?! Там человеку плохо! Вы можете вызвать «скорую помощь» или милицию?!

Не у всех еще есть мобильные телефоны, особенно это касается людей пожилых. Дима поморщился и жестом показал: я разговариваю, не видишь? Наверняка есть другие возможности дозвониться. Но старушка не отставала.

— Погоди, Бахрам! — Дима повернулся с приставучей даме. — Занят я! Других просите, или автомат найдите! Ноль-три — звонок бесплатный!

Он поднял стекло, отрезав старуху от себя.

— Куда — бесплатный? — не понял его собеседник в телефоне. — Не ноль-три, а четырнадцатый номер дом! И не бесплатно — как обычно там!

— Да не, Бахрам, это я не вам. Ладно, я все понял, сделаю.

Суета осталась снаружи, а в машине было тепло и сухо. Дмитрий договорил с Бахрамом и постарался высмотреть среди пробегающих людей отца. Ведь наверняка первым делом туда сунется: а не надо ли кому помочь? Дима набрал номер Павла Аркадьевича, но его телефон не отвечал. Мимо проехала машина «скорой помощи», завернула за угол, сразу за ней — милиция. Видимо, случилось что-то серьезное.

«Не дай Бог! — Дима вдруг понял, что несчастье могло произойти с его отцом. — Не дай Бог, он опять во что-то ввязался!»

Он выскочил из «Волги» и побежал за угол, расталкивая собирающуюся толпу. Вот над кем-то склонились медики… Он рванулся и тут же остановился, пораженный зрелищем: Павла Аркадьевича, бледного и окровавленного, укладывали на носилки. Дмитрию показалось, что отец узнал его, что дрогнули посиневшие губы.

— Пап! — крикнул он. — Ты чего, пап?!

Носилки уже загружали в «скорую».

— Сочувствую, парень! — будто издалека услышал Дима слова похлопывающего его по плечу врача. — Мы ничего не смогли сделать. Если бы чуть пораньше вызвали…

Двери «скорой» закрылись, машина поехала. Дима оглянулся, натыкаясь на взгляды зевак. Кто-то искренне сочувствовал, кто-то тупо разглядывал осиротевшего парня, но большинство вообще собрались просто так. Со всех сторон спрашивали, что произошло. Дима сделал несколько шагов и уткнулся в остановившего его милиционера.

— Место преступления, — пояснил тот. — Отойдите, не мешайте.

Дима увидел освещенный фонарями меловой силуэт и темное пятно крови. И понял, что у него больше нет отца. Что последний разговор не состоялся. Они так и не помирились и теперь не помирятся никогда. Его убили.

— Куда же вы смотрите?! — закричал он почти истерически в лицо милиционеру. — Где вы были?! Вы знаете, какой это человек был?! Он всем помогал, всем! А ему никто не помог! А вы должны людей защищать! Людей защищать, ты понял?!

Его схватили за руки, повели в сторону. Дима не видел куда: слезы так и струились из глаз. Все неприятности, которые мучили его последнее время, казались теперь потерянным раем, заслоненные одной огромной и непоправимой бедой.

Закончилась осень, самая страшная осень семьи Майковых. Теперь их осталось трое: Дима, мама и сестренка. Но выходило так, что без отца дом опустел, будто не только он ушел навсегда, но с ним исчезло и по половинке от каждого из оставшихся. Странно было возвращаться вечером: никто не играл в нарды, никто не пел с Танькой песенок, никто не подсмеивался над Дмитрием.

Мать сразу постарела, осунулась, глаза потеряли блеск. Притихшая сестренка порой забывалась и начинала, как и прежде, хохотать и всюду носиться. Дима старался поддержать ее в этом, но и времени не хватало часто бывать дома, и как-то не получалось, что ли. Ведь он только разыгрывал веселье, а сам постоянно вспоминал отца, с которым не успел помириться.

И не просто не успел, а сам, по сути, стал соучастником убийства. Нет, не соучастником, конечно, этой мысли Дмитрий просто бы не вынес, но… пособником, что ли? Не зря говорят: «Бойся равнодушных». Отец умирал, а его сын не дал свой телефон, чтобы вызвать «скорую помощь». Может быть, врачи все равно бы не успели. А может быть, и нет. Этот вопрос теперь будет мучить Диму всю оставшуюся жизнь, и он это понимал.

И все же нужно было жить дальше. Никто не станет учиться за Дмитрия, срок экзаменов приближался. Друзья отца, конечно, помогли семье покойного деньгами и могли бы помочь еще. Но Дима знал, что отец, всегда оказывавший помощь другим, сам старался обходиться без поддержки: пусть пригодится тем, кому нужнее. Вот и он отказался от денег и с удвоенной энергией развозил цветы. Мысли о другой работе сами собой ушли, не до того было, чтобы что-то менять. Если работать — денег хватит, а жадничать он теперь не хотел. Ведь те люди, что убили отца, наверняка рассуждали именно как Купцов: выживает сильнейший, последние не станут первыми и… «ноль-три — звонок бесплатный!» Как же ненавидел теперь Дмитрий эту фразу!

За что убили Павла Аркадьевича, следователи так и не узнали. Дима сообщил все, что знал, в том числе и о происшествии на перекрестке. Однако личность воришки установить не удалось. Да и подозреваемым его никто всерьез не считал: не может же уличный мелкий вор, которого даже в милицию не сдали, настолько ненавидеть обидчика, чтобы отыскать его в огромном мегаполисе? Постепенно следователь звонил все реже и наконец совсем перестал. В конце концов, в Москве кто-то погибает каждый день, и преступников находят не всегда. Дмитрий думал о собственном расследовании, но даже не знал, с чего начать.

В тот вечер он чувствовал себя особенно скверно. Домой вернулся вовремя, успел даже немного поиграть с Таней перед ужином. Мать налепила пельменей по отцовскому рецепту. Наверняка плакала, и Диме казалось, что он чувствует в них эту горькую соль. Сестренка пельмени просто обожала, но ела не спеша, тщательно пережевывая. Как всегда оказавшись последней, она вдруг взяла один пельмень и аккуратно переложила его в тарелку брата.