За нами быстро образовалась очередь.

– Это надо запретить, – сказал мужчина в котелке и словно тронутый изморозью. – Собак нельзя пускать в подземку.

– Я за них заплатила, – засопела Пру. – У них столько же прав, сколько у вас.

– Черт подери, – возмутился другой. – Пропустите меня, я опаздываю!

– Вот проказники! – засмеялась тетя Фэн. – Такие резвые.

– Может, нам разобрать щенков? – предложила мать, не на шутку встревоженная недовольством толпы.

Тут тетушка сделала шаг назад и, оказавшись на первой ступеньке эскалатора, загремела вниз твидовым водопадом и потянула за собой визжащих щенков.

– Ну наконец-то, – сказал мужчина в котелке. – Надеюсь, теперь и мы сможем поехать.

Пру заглянула вниз. Тетушка, доехавшая до середины и погребенная под собачьими телами, никак не могла встать на ноги.

– Мама, мама, ты в порядке? – закричала Пру.

– Дорогая, не волнуйся, – успокоила ее моя мать.

– Вот проказники! – донесся слабый голос уезжающей тетушки.

– Мадам, – обратился к Пруденс мужчина в котелке, – теперь, когда ваши собачки уехали, мы можем тоже воспользоваться услугами метро?

Пру резко развернулась, готовая броситься в бой, но Марго и моя мать схватили ее под руки и бросились вслед за колыхающейся твидовой кучей вперемешку с бедлингтонами – тем, во что превратилась тетя Фэн.

Мы помогли ей встать, отряхнули ее, распутали постромки. И пошли по платформе. Щенков в их нынешнем состоянии впору было поместить на плакат «Королевского общества против жестокого обращения с животными». Бедлингтоны, и в лучшие-то времена не слишком приятные на вид, в минуты кризиса выглядят запущеннее, чем любая другая порода. Щенята издавали судорожные пронзительные звуки, похожие на крики птенцов морской чайки, дрожали всем телом и периодически присаживались на своих кривых ножках, чтобы украсить платформу проявлениями испытанного страха.

– Бедняжки, – пожалела их проходившая мимо толстая женщина. – Постыдились бы так обращаться с животными.

– Нет, вы это слышали? – вскинулась Пру. – Я ее догоню и выскажу все, что о ней думаю!

К счастью, в эту минуту с ревом, выпустив облако горячего пара, подошел поезд и отвлек всеобщее внимание. На щенков это произвело неожиданный эффект. Минуту назад они дрожали и блеяли, как оголодавшие ягнята, а тут вдруг рванули по платформе не хуже своры поджарых эскимосских лаек и потащили за собой тетю Фэн.

– Мама, мама, стой, ты куда? – заверещала Пру, и мы все бросились вдогонку.

В этот момент Пру забыла тетушкин прием обращения со щенками, о котором сама же подробно рассказывала мне ранее: никогда не тяни на себя поводок, чтобы не повредить собаке шею. Держа в уме этот передовой метод, тетушка галопом бежала по платформе следом за сворой. Все же мы ее догнали и успели удержать собак. Двери с самодовольным шипением закрылись у них перед носом, и поезд отвалил от станции. А мы стали дожидаться следующего. Наконец он подошел. В поезде настроение щенков сильно улучшилось. Теперь они весело задирали друг дружку с визгом и рычанием. Они заматывали сворками ноги пассажиров, а один в избытке чувств подпрыгнул и вырвал газету «Таймс» из рук мужчины, читавшего ее с таким видом, будто он управляющий Банка Англии.

К нашей конечной остановке мы приехали с головной болью, но только не тетя Фэн, восхищавшаяся живостью своих подопечных. По совету матери мы дождались паузы в людском потоке, прежде чем ступить на эскалатор. Наверх мы поднялись на удивление легко. Щенки на глазах превратились в опытных путешественников.

– Слава богу, все закончилось, – выдохнула мать.

– Боюсь, что мы с ними немного натерпелись, – сказала Пру, пребывавшая в возбуждении. – Но ты пойми, они ведь привыкли к деревенской жизни. В городе им все наперекосяк.

– Как-как? – переспросила тетя Фэн.

– Наперекосяк! – повысила голос Пру. – Щенки. Им все наперекосяк.

– Какая жалость, – сказала тетя Фэн, и не успели мы глазом моргнуть, как она на другом эскалаторе снова укатила вместе с собаками в земные недра.

Освобожденные от щенков, мы не стали валиться от усталости, а, наоборот, с удовольствием занялись покупками. Мать приобрела все необходимое, Марго разжилась дрожжами и кленовым сиропом, а я, пока они набирали весь этот хлам, сумел раздобыть великолепного красного кардинала, пятнистую саламандру, упитанную и поблескивающую, как гагачий пух, и чучело крокодила.

Все по-своему довольные, мы вернулись в отель «Балаклава».

Уступив настояниям Марго, мать согласилась прийти вечером на их сеанс.

– Луиза, дорогая, не делай этого, – обратилась к ней Пру. – Не впутывайся неизвестно во что.

Мать сразила ее поразительной логикой:

– Я должна познакомиться с этим Маваки. Как-никак он лечит Марго.

Пру поняла, что мать непреклонна, и сдалась.

– Это безумие, но придется мне пойти с тобой, – сказала она. – Я не могу позволить, чтобы ты оказалась там одна.

Я упросил, чтобы меня тоже взяли, поскольку недавно я прочел взятую у Теодора книжку о том, как разоблачать мошенников-медиумов, и мои знания могли им пригодиться.

– Мою маму мы брать с собой не будем, – сказала Пру. – Это может для нее плохо кончиться.

И вот в шесть вечера вместе с Пру, трепещущей, как пойманная птица, мы спустились в комнату на цокольном этаже. Там собрались интересные персонажи. Миссис Глат, управляющая отелем; высокий угрюмый русский с таким сильным акцентом, что казалось, будто он говорит с набитым ртом; юная простодушная блондинка и апатичный молодой человек, по слухам учившийся на актера, но все его упражнения сводились к тому, чтобы часами просиживать в баре с пальмами. Жаль, мать не позволила мне обыскать комнату в поисках спрятанных проводков и фальшивой эктоплазмы. Зато я сообщил миссис Пикше о прочитанной книжке – если она серьезный медиум, это могло бы ее заинтересовать. Но благосклонности в ее взоре я не увидел.

Мы сели в кружок и взялись за руки. Начало получилось не слишком удачное: не успели погасить свет, как Пру вскочила с душераздирающим криком. Как выяснилось, кожаная сумочка, которую она прислонила к ножке стула, съехала и цапнула ее за ногу. Мы ее успокоили, что это не злые духи, после чего все снова уселись и взялись за руки. Вся иллюминация исходила от свечи в блюдце, которая оплывала, помигивая фитилем и бросая мрачные тени, отчего мы все казались восставшими покойниками.

– Помолчимкрепкодержасьзарукичтобынеушлаэнергия… Ааахх… – начала миссис Пикша. – Язнаючтосрединасестьневерящие… ааахх… ноихятожепрошуоткрыться.

– О чем это она? – прошептала Пру на ухо матери. – Я верю. Даже слишком верю, вот в чем моя беда.

Дав нам инструкции, миссис Пикша уселась в кресло и с обманчивой легкостью погрузилась в транс. Я глаз с нее не спускал. Только бы не пропустить, как она покрывается эктоплазмой. Поначалу она просто сидела, закрыв глаза, и в тишине раздавались лишь звуки ерзающей Пру. Но вот миссис Пикша начала делать глубокие вдохи, а также звучно похрапывать. Как будто где-то на чердаке вывалили на пол мешок картошки. Меня это не впечатлило. Изобразить храп – что может быть проще? Пру стиснула мою руку влажной ладошкой, и я ощутил пробегающие волны страха.