– Вашу книгу, мистер Нивен. – Она и сама не знала, зачем поправила его.

– Да, конечно.

Какая-то короткая гримаса исказила его лицо – словно начало улыбки вдруг превратилось в нечто совсем иное.

А что, если он собирается заплакать? Но это ведь даже не его сын. Это сын соседей, с которыми у мистера Нивена весьма давние и сложные взаимоотношения.

– Да, сэр. Разумеется, я с вами поеду.

– Я ценю ваше великодушие, Джейн. Вы, право, очень добры. К тому же вряд ли вы когда-либо бывали внутри Апли-хаус…

– Вы не против, мистер Нивен, если я сперва зайду в дом и выпью стакан воды?

– Да… конечно, конечно. Простите меня. Я настолько потрясен случившимся… Вы ведь целый день катались на велосипеде! И вам, разумеется, нужно освежиться, переодеться… Вы уж простите меня. Я подожду вас здесь, возле машины. А вы приходите, как только будете готовы.

И возможно, за те пять или шесть минут все и переменилось. Когда это бывало, чтобы мистер Нивен ее ждал? Да еще и стоя возле машины? Да еще и поспешил, когда она снова вышла из дома, распахнуть перед ней обитую кожей дверцу автомобиля? Она снова подумала об Этель и Айрис.

Стоило ей зайти в дом – еще один совершенно пустой дом, – как слезы буквально хлынули у нее из глаз, и она поскорее смыла их холодной водой. И вроде бы даже сумела задушить рвавшийся наружу вопль.

А потом они поехали в Апли. Ехать было совсем недалеко. Но мистер Нивен вел машину очень медленно и осторожно, словно ехал на заранее назначенную встречу, но очень не хотел, чтобы эта встреча состоялась. И разговаривать друг с другом им было, как оказалось, очень трудно. Да, Джейн действительно чувствовала себя как бы на месте Этель. А впрочем, она вполне могла бы и быть Этель.

Но вышло так, что Этель их опередила. Послушная и обязательная, она, видно, сразу решила вернуться пораньше, словно была совершенно не готова к целому дню свободы, и успела бы даже чай для Шерингемов приготовить, если бы и они приехали достаточно рано и попросили чаю. И этот «день, проведенный у матери», продлился у нее, должно быть, всего пару часов. Впрочем, у нее, возможно, имелись и какие-то свои причины не особенно растягивать этот визит. В 3.42 она сошла с поезда и прогулялась до Апли пешком. Собственно, пройти ей нужно было всего около мили или даже меньше, если идти прямиком через поля. Солнце уже начинало клониться к западу, приобретая более густой золотистый оттенок. Из земли повсюду выглядывали первоцветы, по лужайкам скакали кролики. Этель была девушкой проворной, так что путь до Апли занял у нее, наверное, минут двадцать. Но это, пожалуй, были лучшие двадцать минут за весь ее выходной.

Когда они еще только подъезжали к дому по обсаженной липами аллее, Джейн успела увидеть некий особый сигнал: окно наверху было закрыто. Собственно, сигналом это служило только для нее. Просто она оставила окно в спальне Пола открытым. А теперь оно было закрыто. Значит, его кто-то закрыл. Кто еще, кроме Этель, мог это сделать? Этель зашла в спальню «мистера Пола» и закрыла окно.

И, подумав об этом, Джейн невольно охнула – даже мистер Нивен услышал. Однако он, поскольку они все еще ехали по подъездной аллее, наверняка решил, что она просто вздыхает от огорчения, вспомнив (как и он сам), что всего несколько часов назад бедный Пол Шерингем ехал по этой самой аллее в противоположном направлении. Ехал в последний раз. Впрочем, думали они в этот момент о совершенно различных вещах, а потому слова мистера Нивена: «Да, Джейн, это просто ужасно» – показались ей абсолютно бессмысленными.

А охнула она действительно от горя, испытывая, впрочем, и капельку облегчения. Но более ничем своих переживаний не выдала.

Низкое солнце уже не освещало фасад дома и гравиевую площадку перед ним. И они, выйдя из автомобиля, сразу почувствовали в воздухе холодное дыхание приближающегося вечера, особенно ощутимое после недавнего жаркого полудня. А потом мистер Нивен стал искать «эту штуковину в виде ананаса», и Джейн с трудом сдерживалась, так ей хотелось ткнуть в «ананас» пальцем и что-нибудь сказать. Вдруг дверь распахнулась – собственно, Этель так и должна была поступить, услышав, что к дому кто-то подъехал. Она, возможно, даже решила, что это вернулись мистер и миссис Шерингем, – и на пороге возникла Этель с несколько неожиданным выражением на лице: похоже, она считала, что теперь именно на нее возложена ответственность за… охрану дома и… всего того, что в нем находится.

А Джейн, когда Этель распахнула перед ними дверь, сразу, разумеется, вспомнила, как эта дверь распахнулась перед ней в прошлый раз, совсем недавно.

– Мистер Нивен? – с трудом сумела произнести Этель, страшно удивленная, однако по-прежнему державшая себя в руках. Впрочем, было заметно, что она явно пытается разгадать недоступную ее пониманию загадку: почему мистер Нивен явился сюда с этой Джейн-как-ее-там, горничной из Бичвуда?

Нынче что, всех служанок предлагают подвезти на автомобиле?

И потом, мистер Нивен почему-то не поздоровался, а спросил: «Вы ведь Этель, не так ли?» – что тоже было весьма странно.

Но так или иначе, а дожидаться Этель им не пришлось. Джейн впоследствии все пыталась представить себе, во что это ожидание могло бы вылиться. И мистер Нивен сообщил Этель о случившемся прямо там, перед парадным крыльцом. Он ведь никак не мог предложить Этель, не будучи ее хозяином, сперва пройти в дом и присесть, хотя по его поведению можно было догадаться, что он сейчас скажет нечто поистине ужасное. А если бы Этель сама пригласила его войти и присесть, то неужели из этого следовало бы, что и эта девица из Бичвуда тоже войдет туда за ним следом и усядется?

На самом деле после рассказа мистера Нивена Этель вдруг совершенно переменилась. А может, это просто проявилась ее истинная сущность? Впрочем, Джейн так никогда и не узнает, правильно ли она (как и сам Пол Шерингем) с самого начала воспринимала Этель.

Пока мистер Нивен, путаясь в словах, пытался рассказать, что произошло, Джейн случайно перехватила взгляд Этель, глаза которой словно сказали ей: она, Этель Блай, все знает и все понимает. А еще ее глаза явственно говорили: «Мы, служанки, должны держаться вместе и знать свое место в этом мире, не так ли?»

Во всяком случае, Джейн прочла во взгляде Этель гораздо больше, чем растерянность, испуг и обращенный к ней, Джейн, вопрос: «А ты-то что здесь делаешь? С какой это стати ты вздумала своего хозяина сопровождать?»

За спиной у Этель неясно виднелся вестибюль и тенистый холл, где на столе стояла чаша с белыми гроздьями орхидей. Отчего-то Джейн было трудно поверить, что эти цветы еще долго будут там красоваться.

– Я приехал, чтобы сообщить вам печальное известие, Этель, – собравшись наконец с силами, сказал мистер Нивен. – Могу ли я называть вас просто Этель?

– Да, сэр.

Короче говоря, в итоге Этель обо всем узнала. Но продолжала стоять на крыльце, точно некий неколебимый страж, полностью готовый – особенно сейчас, когда Апли постигло такое горе, – предотвратить любые дальнейшие происки против этого дома и его хозяев. И мистер Нивен, по-прежнему стоявший перед крыльцом на гравиевой дорожке, похоже, немного струсил, почувствовав столь внезапное проявление силы и властности со стороны какой-то горничной.