Решительные поборники рыночной экономики, убежденные кормильцы Демократической партии являют собой принтом две стороны одной капиталистической медали и так же схожи, как бальзаковский банкир и инженер Жюля Верна. «Разговор в Пало-Альто», заключает Уэльбек, слишком скромный подзаголовок для такой картины; Джед Мартен имеет полное право назвать ее «Краткая история капитализма», поскольку так оно и есть.

После недолгих препирательств вернисаж назначили на среду, и декабря, – Мэрилин сочла, что это идеальная дата. Каталоги, напечатанные в порядке особой срочности в итальянской типографии, прибыли как раз вовремя. Получились элегантные и даже шикарные книги, – «нечего на них экономить», категорически заявила Мэрилин, которой Франц буквально в рот смотрел, вот странно, таскаясь за ней из зала в зал, как собачонка, пока она делала необходимые звонки.

Положив у входа стопку каталогов и проверив развеску полотен, они обнаружили, что им совершенно нечем заняться до открытия, назначенного на семь часов вечера, и галерист занервничал; он напялил забавную расшитую рубаху словацкого крестьянина, выпустив ее поверх черных джинсов Diesel. Мэрилин что-то еще невозмутимо уточняла по мобильнику, как ни в чем не бывало снуя между картинами, и Франц следовал за ней по пятам. It’s a game, it’s a million dollar game*.

* Это игра, игра на миллион долларов (англ.).

К половине седьмого Джед, обалдев от суеты своих сподвижников, заявил, что пойдет прогуляться, «просто погуляю, прошвырнусь на свежем воздухе, не волнуйтесь, мне полезно».

Его заявление грешило чрезмерным оптимизмом – он понял это сразу, как вышел на бульвар Венсена Ориоля. Гипермаркет «Казино» и заправка Shell были единственными заметными в округе очагами жизнедеятельности, социальными, если угодно, предложениями, призванными пробудить желание, счастье, радость. Эти местные достопримечательности Джеду были давно знакомы; долгие годы он являлся постоянным клиентом «Казино», потом, правда, переключился на «Франпри» на бульваре Л’Опиталь. Что касается заправки Shell, то ее он тоже знал как облупленную: по воскресеньям он частенько пополнял тут свои запасы чипсов Pringles и минеральной воды Нёраг, но сегодня он мог без них обойтись, после вернисажа был запланирован коктейль, все как у людей, они даже пригласили ресторатора.

И все-таки Джед зашел в «Казино» вместе с несколькими десятками других покупателей, тут же обратив внимание на очевидные усовершенствования. Возле книжного отсека, на прилавке с прессой, предлагался широкий выбор ежедневных газет и журналов. Свежая итальянская паста в ассортименте поражала своим разнообразием, ничто, судя по всему, не могло притормозить победное шествие свежей итальянской пасты; но, главное, в зоне фуд-корта появился новенький, с иголочки, великолепный салат-бар самообслуживания, причем некоторые из полутора десятков наименований выглядели более чем аппетитно. Ради этого ему захотелось сюда вернуться; ради этого ему зверски захотелось сюда вернуться, как сказал бы Уэльбек, об отсутствии которого Джед вдруг остро пожалел, стоя перед салат-баром, где несколько женщин среднего возраста с недоверчивыми минами обсуждали калорийность ингредиентов. Он знал, что писатель разделяет его пристрастие к супермаркетам, поистине супермаркетам, любил он повторять, и его мечту, чтобы в более или менее утопическом будущем в результате слияния разных сетей образовался бы единый тотальный гипермаркет, удовлетворяющий всю совокупность человеческих потребностей. Вот бы хорошо зайти вместе в обновленный «Казино» и пихать друг друга локтями, заметив целые стеллажи прежде не существовавших продуктов либо новый метод этикетирования, такой исчерпывающий и понятный!

Не нахлынули ли на него, часом, дружеские чувства к Уэльбеку? Ну это было бы преувеличением, да и вообще Джед полагал, что не способен на чувства такого рода: он прожил отрочество и первую половину юности, не попав в сети слишком пылких дружб, хотя именно эти периоды жизни считаются наиболее благоприятными для их расцвета; в общем, маловероятно, что приятельские отношения ни с того ни с сего возникнут теперь, на склоне лет. Но так или иначе Джед рад был с ним познакомиться, а главное, ему очень понравился текст Уэльбека, он даже подумал, что автор проявил поразительную интуицию, при явном отсутствии у него знаний о живописи. Разумеется, Уэльбека пригласили на вернисаж; он ответил, что «постарается зайти», из чего следовало, что шансы увидеть его близки к нулю. Когда Джед общался с ним по телефону, тот предвкушал предстоящее обустройство нового дома: два месяца назад, совершая своеобразное сентиментальное паломничество в деревню, где прошло его детство, Уэльбек обнаружил, что дом, в котором он вырос, выставлен на продажу. Сочтя это «настоящим чудом» и знаком судьбы, он тут же, не торгуясь, купил его и перевез вещи, большая часть которых, кстати, так и не была распакована, и теперь обживался. Короче, ни о чем другом он говорить не мог, и картина Джеда, судя по всему, интересовала его меньше всего; однако Джед обещал доставить ее лично через недельку после вернисажа, чтобы запоздалые журналисты успели посмотреть выставку полностью.

В семь двадцать, подходя к галерее, Джед увидел – благо, окна были огромные, – что между его полотнами прохаживаются человек пятьдесят. То есть посетители пришли к началу, видимо, это хороший знак. Мэрилин заметила его издалека и победно потрясла кулаком в его сторону.

– Тут вся тяжелая артиллерия… – шепнула она, когда он подошел. – Тяжелее не бывает…

И правда, в двух шагах от него Франц беседовал с Франсуа Пино* и его восхитительной спутницей, возможно иранского происхождения, помогавшей ему в управлении фондом. Галерист беспорядочно размахивал руками и явно был не в своей тарелке, так что у Джеда даже мелькнуло желание броситься ему на выручку, но он вовремя вспомнил то, что знал всегда и что несколько дней назад ему прямо в лицо заявила Мэрилин: он прекрасен, когда молчит.

* Франсуа Пино (род. 1936) – французский предприниматель, коллекционер и меценат. В 2010 г. занимал 77-ю строчку в списке богатейших людей планеты по версии Forbes.

– Это еще что…- добавила пиарщица. – Видишь того мужика в сером?

Она указала на молодого человека лет тридцати с умным лицом и к тому же шикарно одетого – его костюм, рубашка и галстук светло-серых тонов были подобраны с тончайшим вкусом. Он стоял перед «Журналистом Жан-Пьером Перно, проводящим редакционное совещание», довольно старой картиной, на которой Джед впервые изобразил своего героя в окружении коллег по работе. Он помнил, что она далась ему с трудом, сотрудники Жан-Пьера Перно слушали указания своего харизматичного руководителя с забавной смесью благоговения и гадливости, и он почти полгода бился над выражением их лиц. Но это полотно словно освободило его, сразу после него он взялся за «Архитектора Жан-Пьера Мартена, оставляющего пост главы компании» и прочие многофигурные композиции, местом действия которых был мир труда.

– Этот парень – персональный байер Романа Абрамовича в Европе, – сообщила Мэрилин. – Я уже видела его в Лондоне и Берлине, но вот в Париже никогда; во всяком случае, не в галереях современного искусства. Хорошо бы к концу вернисажа у тебя появились потенциальные покупатели, – продолжала она. – Их мир тесен, они сразу примутся взвешивать и прикидывать, что почем. Для чего, само собой, необходимы минимум два человека. А их тут… – очаровательная шаловливая улыбка, к изумлению Джеда, мгновенно превратила ее в девчонку, – а их тут трое… Видишь вон того дяденьку перед картиной Бугатти? – Она кивнула на пожилого человека в плохо скроенном черном костюме, с тонкими седыми усиками на измученном одутловатом лице. – Это Карлос Слим Элу, мексиканец ливанского происхождения. На вид не бог весть что, не спорю, но он заработал кучу денег на телекоммуникациях и по разным версиям занимает третье или четвертое место в рейтинге самых состоятельных людей мира. Кроме того, он коллекционер…