Агатушка на мгновение смолкла. Она была в сознании. Казалось, она над чем-то размышляла. Постепенно ее разоблачительный пафос сменился грустью. Она продолжала:

– О! Должна тебе сказать, что мне ничего не было известно до самой кончины твоей бабушки. И только когда ей осталось жить ровно неделю, она вызвала меня и с глазу на глаз поведала эту историю точно так же, как я это делаю сегодня. Надо хранить подобные секреты в тайне, но не стоит, чтобы они терялись. О, нет! Это было бы несправедливо. К тому же, если бы мне не была известна вся подноготная этого дома, то я бы смотрела другими глазами на все, что происходит вокруг. Боже милостивый! Мне было всегда непонятно, почему твоя мать любит Алису больше, чем тебя, и каждый день приносил новые доказательства. Когда ты жаловался, я тебе всегда говорила: «Ты не должен судить свою мать: прежде Есего она твоя мать». Но в душе я не верила своим словам. А когда я узнала и поняла, в чем дело… Господи! Да, Алиса для твоей матери – дитя любви, родившееся от ее возлюбленного. Но в этой истории не все было мне ясно, я тщетно искала ключ к разгадке продолжавшей меня будоражить и возмущать тайны, почему твой папочка тоже отдавал предпочтение твоей сестре… О! Не надо, знаешь ли, на него обижаться. Уверяю тебя, он ничего не знал, его обвели вокруг пальца. Твой папа в душе большой добряк! В первые годы после женитьбы он был таким веселым, таким милым! А как в молодости он был любезен со мной! У него всегда был наготове веселый анекдот или ласковое слово. Ты удивлен? Я могу тебе признаться, что он был большим сердцеедом! Все женщины были от него в восторге. Но вот одно «но»: он был без ума от твоей матери и попустительствовал ей во всем. Это она сделала его таким, каким он теперь стал. Несмотря на то что ей выпало такое счастье, несмотря на то что Провидение дало ей все, что только может пожелать человек на земле, она сделала из него, да простит мне Господь это слово, круглого дурака! О! Твоя мать! Твоя мать!..

Она сжала кулачки, лежавшие на простыне.

С помощью Реми она перебрала содержимое шкатулки: ленточки, высохшие цветы, фотографии первого причастия, игольник из атласа, украшенный перламутром, бумажник в роговой оправе с позолотой, бальная записная книжка с крошечными карандашами на шелковом шнуре; затем очередь дошла до пачки писем, связанных вместе, и листочка бумаги, испещренного датами и записями, подтверждающими секрет, о котором только что поведала Агатушка.

На самом дне лежали личные сувениры Агатушки. Их было совсем немного. Она перебрала их, объясняя Реми значение каждого. Последними она показала пару перчаток, сложенных вместе, как было принято в старину. Она бережно их расправила. Перчатки были старыми и загрубевшими от времени. Но было видно, что в прошлом белые парадные перчатки принадлежали мужчине. Она прошептала:

– Свадебные перчатки твоего папы. Она не сказала «твоих родителей». Ее подбородок задрожал. Совсем тихо она добавила:

– Двенадцатого октября тысяча девятьсот десятого года…

Агатушка прижала перчатки к груди. Она прижала еще раз к своей высохшей груди жалкий предмет, задубевшее воплощение другого секрета, такого же скорбного и грустного, но принадлежавшего только ей одной, который она свято хранила. Ее взгляд, обращенный вдаль, казалось, искал что-то в одиноком прошлом. Она вздохнула, но не глубоко. И без всякого перехода, словно в заключение, произнесла:

– Я обещала твоей бабушке хранить секрет, не так ли? И вот всю жизнь я хранила его… Подумать только, я никогда даже словом не обмолвилась!..– Она слегка качнула головой и закончила: – Ты тоже никому не скажешь.

Она скончалась в ту же ночь.

С ней была только сиделка. В какой-то момент, почувствовав близкий конец, она позвала Реми.

– Я схожу за ним, – ответила мадемуазель Жермена, – он спит в соседней комнате.

– О!.. Тогда не надо…– сказала Агатушка.– Я не хочу, чтобы его беспокоили. Раз он спит…

Ее слова оказались последними… Она скончалась, удовлетворенная тем, что Реми не побеспокоили из-за нее.

Было уже десять часов вечера, когда после Вендрака показался Кордес. Несколько неподвижных огней, словно разрывая темноту, медленно двигались навстречу Реми, ехавшему в машине. Агатушка когда-то показывала ему открытки, которые получала из Кордеса, и рассказывала об этом старинном городке. «Если ты, мой дорогой малыш, представишь себе что-то похожее на гору Сен-Мишель на земле, то это и будет Кордес». Он сразу его узнал.

Приближался высокий и темный Кордес, вырисовывавшийся на фоне освещенного луной неба и гор. По мере приближения к городку он как бы отделялся от пространства, уходил в высоту; постепенно одна за другой показывались отдельные детали города, а затем уже и сам он, похожий на корабль, предстал взору Реми. Уже можно было различить его «борта», осевшие глубоко в землю. Затем показались расположенные на разных уровнях стены, дома и крыши, теснившиеся одна над другой. Архитектуру этого города, похожего на призрачный, плывущий в небесах корабль, дополняла стоявшая почти на самом носу геометрическая башня, в которой располагалась церковь с колокольней, будто вознося город еще выше к небу.

Однако Реми пришлось отвернуться от окна. Даже опустив голову, он уже не смог бы увидеть Кордес, теперь вплотную подошедший к дороге, которая почти отвесно нависала над ним. Машина направлялась к восточной окраине предместья, куда вела единственная автомобильная дорога. В эту минуту под впечатлением первой встречи со столь фантастическим пейзажем Реми невольно подумал об Агатушке, уроженке этих мест, которая согласно последней воле возвращалась в родные края. Она приближалась к городу одновременно с ним, так как катафалк с ее телом следовал за машиной Реми.

Компания по организации похорон, куда он обратился за помощью, предоставила в его распоряжение фургон и легковой автомобиль, ибо его машина была слишком яркой окраски и совсем не подходила для траурной процессии.

– Послушайте, вы легко можете ехать со средней скоростью шестьдесят – шестьдесят пять километров в час, – сказал ему служащий, – При такой езде вы доедете до места к обеду. Катафалк не сможет ехать со скоростью, превышающей пятьдесят километров в час, и прибудет лишь часам к десяти вечера.

– Мне быстрее и не нужно, – ответил Реми.– Я не хочу отрываться от катафалка. Вы передайте шоферу, который будет вести машину, чтобы он не спешил.

Он согласился ехать впереди только из-за пыли на дороге. Итак, друг за другом Реми и Агатушка пересекли всю Францию.

Доехав до перекрестка, обе машины свернули между домами. На стене, освещенной фонарем, Реми прочитал: «Кордес. Центр». Надпись была сделана белой краской и подчеркнута стрелкой, указывающей направление. Машины стали медленно подниматься по южному склону и проехали целый километр. Затем, после довольно крутого поворота, дома стали теснее лепиться вдоль улицы. Наконец машины притормозили на площади у входа в дом с единственной вывеской: «Центральная гостиница».

Служащий похоронной конторы посоветовал Реми поужинать в гостинице, пока он будет оформлять все необходимые бумаги. Работники мэрии были заранее предупреждены и стояли неподалеку в окружении зевак, невзирая на столь поздний час для местных жителей, привыкших рано ложиться спать. Из толпы вышли мужчины и сообщили, что соседка, хранившая ключи, открыла дом Палларюэль. Они предложили проводить туда служащего похоронной конторы, который снова повторил Реми, что берет все хлопоты на себя. Реми согласился и вошел в гостиницу.