Как в одном человеке могут уживаться смерть и любопытство? Я не знаю.

Мирон лежит в палате один. Думаю, это самое лучшее решение – не стоит слишком многим гражданам с ним знакомиться. Хотя, пребывая здесь, он и сам познакомился с кучей народу. Может быть, социальные связи – это для него и не плохо?

– Мои девочки прекрасные.

Он улыбается, но отощал просто ужасно. Лицо заострилось, и вообще вид не очень.

– Конечно, прекрасные. Как ты себя чувствуешь? – Ольга сидит рядом и держит его за руку. – Температура…

– Есть немного. Но вы справились отлично, хотя лезть в бар было очень самонадеянно. Лина, меня мучит вопрос: как ты тогда с этим…

Я знаю, о чем он спрашивает – как я справилась с убийцей, который напал на него, такого крутого, и едва его не убил. Да, собственно, почти убил, шансов на спасение практически не было. Может, ему сейчас обидно даже. Наверное, в этот момент у него в душе образуется неверие в себя и трещина в самооценке, а этого никак нельзя допустить.

– Ты помнишь, что я была в гриме? Он меня как увидел, так и отскочил, а я его огнетушителем… по голове.

Мирон смеется, держась за живот – видно, что ему больно смеяться, но не смеяться он не может. Ольга удивленно смотрит на него.

– В который раз ты заставляешь меня хохотать, а у меня швы разойтись могут. – Мирон вздыхает. – Да, я помню, в каком виде ты была. Тут, конечно, крыть совершенно нечем, от твоего вида трамваи шарахались. Он этого не ждал и даже предположить не мог.

– Ну, вот видишь? Никакой моей заслуги в этом нет. Я его стукнула и позвонила Ольге. Я просто больше никого из твоих знакомых не знаю. И уже Оля все организовала, а я так…

– Ты особо не прибедняйся. – Ольга держит Мирона за руку, а он, как мне кажется, шелохнуться боится. – Температура держится, но это нормально, доктор говорил, что так и будет первое время. Главное, ты жив и скоро будешь в порядке. Хотели тебе йогурта принести, но Семеныч запретил.

– Они меня тут совсем голодом заморили.

– Да, ты похудел, но это неважно. Выздоровеешь и отъешься, главное, что жив. – Ольга встала. – Все, мы уходим, Лина, поднимайся. У девчонок ветрянка, мне домой надо.

– Конечно. – Мирон кивает. – Дети есть дети…

Но я вижу, что ему не хочется отпускать ее. Что еще их связывает – кроме того, что они оба убийцы? Здесь что-то очень личное.

– Завтра снова придем к тебе, не кисни. – Ольга гладит его щеку. – Мы с Линой в твоем доме ночевали, но сегодня она ко мне поедет.

– Правильно. Пока не разобрались в происходящем, возвращаться в ее квартиру небезопасно, а жить одной в моем доме – тоже не вариант.

Мы уже рассказали ему все новости, он их с интересом выслушал – те, что можно было рассказать, не боясь прослушек. Те же, которые нельзя произносить вслух, Ольга дала ему прочитать в ее планшете, а потом просто стерла текст. Она его не сохраняла, набрала прямо здесь, значит, текст не оставил следов на жестком диске. Паранойя, конечно, только я понимаю, что по-другому нельзя.

Теперь ему не будет скучно, у него есть над чем подумать. За сожженный компьютер он, как ни странно, не ругался, но я понимаю, что Мирона беспокоит, как без него обстоят дела в его офисе, тем более что сотрудники – люди весьма специфические, да и клиенты – очень нервный контингент.

– Тогда до завтра.

Мы выходим, идем по коридору мимо палат. На посту нет медсестры – видимо, отошла куда-то. Они все одеты в уютные цветные пижамки, и я удивляюсь виду этого отделения: словно американский сериал о «скорой помощи» или о докторе Хаусе.

– Удивляться нечему. – Ольга улыбается. – У этой больницы очень серьезные спонсоры, в том числе и наш с тобой шеф.

– Шеф? – Вот об этом я как-то не подумала. – А кто у нас шеф?

– Да… – Ольга смотрит на меня с иронией. – Только ты могла не поинтересоваться, куда тебя на работу взяли.

Я действительно не интересовалась. Ну, большое здание, офисы. Рекламное агентство. Кому все это принадлежит, я понятия не имею, и как-то недосуг было спросить.

– Миша Семеновых, владелец холдинга «Металлинвест», поищи в Интернете. Об остальном дома поговорим. – Ольга ищет ключ от машины. – Вот черт… в палате у Мирона оставила. И планшет там же, на тумбочке забыла.

– Я сбегаю!

– Нет, пойдем вместе, а в отделение ты зайдешь сама, нечего там двоим шуметь.

Мы возвращаемся, и Ольга остается около лифта. Наверное, дело еще и в том, что не стоит ей лишний раз мелькать у Мирона, чтобы не волновать его, а то, что она его волнует, это очевидно.

Медсестры до сих пор нет на месте, и я тихонько иду по коридору. Люди после операций, нельзя топать, как стадо слонов, – может, кто-то только-только заснул, а тут я со своими каблуками. Нет, надо тихонечко.

Ключи лежат на тумбочке вместе с планшетом Ольги. Мирон уснул вроде бы, а медсестра в розовой пижамке набирает в шприц лекарство. Неужели нельзя уколоть его, когда он проснется? Ну, что за суровая необходимость – делать укол как раз тогда, когда человек уснул, зачем его будить?

– Вы что…

Она поворачивается ко мне.

Да никакая это не медсестра. Это давешняя девица, которая приходила ко мне в офис, только не накрашенная. Но я-то еще днем рисовала по памяти ее лицо, и отлично рассмотрела, что находится под слоем косметики. Она могла бы мужчину обмануть, но не меня.

Она метнулась ко мне и сбила с ног, я больно ударилась головой о пол, и ее руки сжались на моем горле. Гибкое сильное тело, словно резиновое, мои удары ее скорее смешат, чем достигают цели. И хотя я сопротивляюсь изо всех сил, цветные круги уже пляшут чардаш перед глазами, а в ушах стоит звон, и болит горло, на которое давит безжалостная рука. Я понимаю, что еще минута в таком режиме, и она мне просто шею свернет, и тьма, пришедшая со Средиземного моря, безусловно, накроет ненавидимый прокуратором город, но я-то не город, меня-то не надо накрывать, но меня по ходу вообще никто не спрашивает.

Воздух может быть таким сладостным, а горло может болеть просто безбожно…

Девица лежит рядом, из ее рта течет кровь. Ольга вытирает небольшой нож, который выдернула из ее тела. Забрав планшет и ключи, она идет в коридор и возвращается с креслом на колесиках, поднимает труп и усаживает в кресло, прикрыв простыней так, что видна только голова.

– Вставай, подотри кровь. Через три минуты нажми на кнопку тревоги и уходи. Мирон спит, но спит он от лекарства или от чего другого, пусть решают врачи. Главное, что жив и дышит. Давай, Лина, раскисать будешь потом. Я знаю, что болит горло, хочется плакать, и ты напугана, но это неважно. Помоги мне, без тебя мне это все не сделать. Тело надо вывезти до того, как явится персонал.

Я молча поднимаюсь и достаю из сумки влажные салфетки. Крови на полу немного, но девать использованные салфетки некуда, и я с отвращением запихиваю их в полупустой пакетик. Нажав на кнопку около кровати, я быстро иду по коридору. Из процедурной выскочила медсестра и побежала в палату Мирона. Меня она не заметила, и это отлично.