Чаттертон двигался медленно, следуя записанным на пленку указаниям экскурсовода и нажимая на портативном магнитофоне кнопку «Стоп» каждые несколько секунд, чтобы сориентироваться и что-то запомнить. Он изучал порядок, в котором были расположены полки, компоненты, приборы, полы, представляя каждый предмет под слоем анемонов и ржавчины после пятидесяти лет упокоения на дне Атлантики. Он вытягивал шею, рассматривая механизмы, заглядывая в зоны, куда доступ был запрещен, пытаясь увидеть хоть что-то: опознавательную бирку, табличку изготовителя, дневник с номером субмарины, чтобы он мог искать то же самое вНью-Джерси. Все, что он делал, раздражало посетителей. Он загораживал проходы, наталкивался спиной на детей, вертелся вокруг людей постарше. Когда гид просил его продвигаться дальше, он выходил из субмарины, вставал в очередь и ждал следующей экскурсии.

Потом он только делал вид, что нажимает кнопки на портативном магнитофоне. В офицерском отсеке он обнаружил деревянные шкафчики, которые чудом сохранились после полувекового пребывания под водой и могли содержать важные документы. Он простоял целых пять минут возле стола с картами, делая вид, что не слышит возмущенных возгласов у себя за спиной. Стол с картами находился под полками с навигационными приборами; если он найдет такие приборы в обломках его судна, у него, возможно, будет главный ключ к идентификации субмарины.

Он снова встал в очередь. На этот раз в его планы входило увидеть, как «U-505» пойдет на дно прямо из-под его ног. Находясь внутри лодки, он мысленно проигрывал фильмы, в которых субмарина тонула, попав под орудийный обстрел, в результате затопления водой, взрыва внутри, сбоя оборудования. Во время каждого фильма он представлял себе, как помещения прямо перед ним рушатся, как падают со стен инструменты, как складываются в гармошку полы, как нагромождаются обломки. Он представлял себе, где на корпусе судна пойдет трещина, которая даст возможность ныряльщику проникнуть внутрь, и через какие места он сможет проплыть наиболее безопасно. Он становился в очередь еще шесть раз, пока не выучил все эти фильмы, как эпизоды из «Медового месяца», и пока гид не стал ухмыляться, заметив то, как Чаттертон делает вид, что пользуется наушниками.

В аэропорту О’Хара он купил большой блокнот с желтыми страницами, ручку, розовый маркер и сделал набросок «U-505». Розовым он отметил места, где можно обнаружить таблички или другие полезные вещи. На полях он делал «Такие заметки: „Табличка изготовителя на перископе, сделана из меди, может оказаться ключом“. Садясь в самолет на Нью-Джерси, он думал: „Я сделал то, зачем сюда приехал. Я получил чувство, ощущение, впечатление от немецкой субмарины“.

Второй рейс к загадочной подлодке был намечен на субботу, 21 сентября 1991 года. Судовая роль и список пассажиров оставались без изменений, кроме одного добавленного и одного выбывшего: Рон Островски не смог участвовать по семейным обстоятельствам, Дэн Кроуэлл, капитан судна и давнишний член команды „Искателя“, который по причинам делового характера пропустил первый рейс, был теперь включен в список. По мере приближения важной даты ныряльщики едва могли спокойно усидеть на месте.

Некоторые из ныряльщиков, как, например, Даг Робертс и Кевин Бреннан, отсчитывали дни, проверяя на прочность свои приборы и окончательно подгоняя снаряжение. Другие, такие как Кип Кохран, Пол Скибински и Джон Юрга, продолжали изучать истории о немецких подлодках и их конструкцию, надеясь получить некие базовые знания, которые приведут их к разгадке тайны. Все наслаждались растущим напряжением. Искатели кораблекрушений всю жизнь проводили, мечтая о том, чтобы вписать что-нибудь в историю. Теперь их отделяло от этого всего три дня.

Возможно, никто не был так взбудоражен, как сорокачетырехлетний Стив Фелдман, старший по реквизиту на телестудии „Си-Би-Эс“ и ныряльщик, который в самом конце первого памятного рейса поблагодарил Чаттертона. Фелдман занялся плаванием с аквалангом десять лет назад, после внезапного развода, который выбил его из колеи. Фелдман был одиноким, толстым и депрессивным. Он курил „Парламент“ — сигарету за сигаретой. Друзья считали его добрым, ненавязчивым парнем и не могли видеть, как он терпит такую сильную боль. Они предложили ему заняться йогой, подводным плаванием с аквалангом, физической нагрузкой — всем, что могло вернуть его в мир. Со своим сочным Нью-йоркским акцентом он повторял: „Не-е-е…“

Однажды, пересилив себя, он посетил урок плавания с аквалангом. Под водой перед ним раскрылся другой мир. После этого он посвящал каждый свободный час изучению этого мастерства. Он сбросил вес и вернул свое прежнее лицо — красивые средиземноморские черты, густые черные усы и сияющие голубые глаза. Он бросил курить и отправился в спортивный зал, словом, делал все, чтобы стать очень хорошим ныряльщиком.

В течение последующих лет Фелдман нырял в мелких и теплых водах. Увлечение изменило его. Вода стала для него более надежным миром, местом, где человек мог быть тем, кем должен быть. Он нашел себе подружку. Он регулярно выходил по средам в „рейсы за букашками“ с капитаном Полом Хелпером, а потом готовил на кухне „Си-Би-Эс“ собственноручно пойманных лобстеров для рабочих сцены и актеров из мыльных опер. Он купил себе палатку, чтобы надевать снаряжение во время зимних погружений с пляжа.

Вскоре он занялся погружениями к затонувшим судам. Он редко отваживался уходить на глубину более 100 футов и осматривал обломки судов только поверхностно, однако был помешан на историях, связанных с этими кораблями. Он начал записываться на все рейсы к местам кораблекрушений, в которых мог принять участие. Как и у многих ньюйоркцев, у него не было машины, так что он частенько выстаивал возле своего дома на Девяносто седьмой улице (между Сентрал-Парк-Уэст и Коламбусом) с двумястами фунтами аквалангистского снаряжения за спиной и по бокам, пытаясь поймать такси. Большинство из них замедляли ход, чтобы рассмотреть марсианина, а потом устремлялись прочь. Друзьям Фелдмана нравилось за этим наблюдать, но больше всего их забавляли лица таксистов, когда те проезжали мимо него. Им нравилось и то, что это Фелдмана никогда особо не расстраивало, даже если ему приходилось стоять под дождем.

Фелдман являлся на зафрахтованные суда в том, что стало его фирменной униформой: бейсболка без всякой надписи, джинсы и футболка, в руках он держал коробку китайской лапши с арахисовым соусом, купленную на вынос. Как бы ни были высоки волны, каким бы ни было опасным погружение, он всегда ел эту лапшу, а пустая коробка в мусорном ящике могла служить точным свидетельством пребывания „Фелда“ на том или ином зафрахтованном судне.

Очень скоро Фелдман добился звания инструктора. Он стал погружаться к более глубоким местам кораблекрушений: 120 футов, однажды даже 170, но чаще нырял на мелководье в теплой воде, оставляя тяжеловесам в спорте право совершать безумства на Восточном побережье. Когда Пол Скибински, приятель, которого он знал по „рейсам за букашками“ с Хелпером, пригласил его пойти к координатам Билла Нэгла, он ухватился за такой шанс. Имена Нэггла, Чаттертона и „Искателя“ были легендарными, это был его шанс нырять рядом с лучшими.

Фелдман вернулся из первого рейса другим человеком. Он плескался бок о бок с великими людьми. Он коснулся дна на глубине 230 футов, а это намного глубже, чем он только мог мечтать. Он входил в тайную группу, которая была на пороге исторического открытия. Он мог быть одним из тех, кто определит принадлежность корабельных останков. В субботний день, назначенный для очередного рейса к субмарине, он купил большую коробку китайской лапши с арахисовым соусом и перетащил свое подводное снаряжение на улицу. Десять лет назад он чувствовал бы себя потерянным. Теперь, когда таксисты жали на клаксоны и проезжали мимо, он чувствовал, что отправляется именно туда, куда должен идти. Это было для Фелдмана главным в подводном плавании, всегда было главным: в воде, будучи независимым, человек мог стать тем, кем ему было предназначено стать, и когда такое происходило, невозможно было потеряться.