Два часа спустя я встречаюсь с Нейтом Спурио в маленькой кондитерской, расположенной в торговых рядах к северу от Города. Мы не можем себе позволить видеться в местах, где нас легко узнают полицейские, поэтому назначаем свои тайные встречи в «З», «К», «Р» и «П». «З» – это закусочная в пригороде. «К» – одна из двух кондитерских. «Р» – жуткая рыбная забегаловка в шести милях к востоку от Города, а «П» – пирожковая. Когда нам нужно поговорить, мы просто согласовываем соответствующую букву и договариваемся о времени. Спурио прослужил в полиции тридцать лет. Он – честный полицейский и настоящий блюститель закона, который никогда не шел на сделки с совестью и презирает почти всех сослуживцев. У наших отношений есть своя история. Будучи двадцатилетним студентом колледжа, я как-то напился в местной забегаловке и сцепился возле нее с полицейскими, которые меня здорово отделали. Одним из них был Нейт Спурио. Он сказал, что я оскорблял его и толкал, а когда я очнулся в тюрьме, зашел меня проведать. Я принес искренние извинения. Он их принял и сделал так, что все обвинения были сняты. Моя сломанная челюсть благополучно зажила, а полицейского, который меня ударил, потом уволили. Тот случай помог мне определиться с выбором профессии, и я поступил на юридический факультет. На протяжении всей своей службы Спурио отказывался играть в политические игры, необходимые для продвижения, и повышения так и не получил. Он в основном занимается бумажной работой и считает дни до пенсии. Но есть немало других копов, которые подвергались гонениям со стороны сильных мира сего, и Спурио не ленится проверять и отслеживать все слухи. Он ни в коем случае не стукач. Он просто честный полицейский, который ненавидит то, во что превратилось их ведомство.

Напарник остается в фургоне на стоянке, чтобы предупредить, если вдруг появятся копы и захотят угоститься рогаликом. Мы сидим в углу и наблюдаем за дверью.

– Ох, парень, дело-то нешуточное.

– А конкретнее?

Нейт начинает с ареста Лэнса, рассказывает об изъятии его компьютера, о прямых доказательствах, что он и есть тот самый мелкий дилер, и о чистосердечном признании в использовании роутера Ренфроу. Хотя компьютеры четы Ренфроу девственно-чисты, Дагу послезавтра все равно выдвинут обвинения. Кистлера признают действовавшим без каких-либо нарушений. Налицо типичное сокрытие.

– А кто там был? – спрашиваю я, и Спурио передает мне сложенный листок.

– Восемь человек, все из разных отделов. Никого из федералов или контор штата.

Если дело выгорит, я их всех сделаю ответчиками по иску, ну, скажем, миллионов на пятьдесят долларов.

– А кто руководил операцией? – спрашиваю я.

– А как ты думаешь?

– Самеролл?

– Он самый. Из новостей уже было понятно. В очередной раз лейтенант Чип Самеролл ведет бесстрашных бойцов на штурм тихого дома, в котором все спят, и хватает преступника. Будешь подавать иск?

– Пока ко мне не обратились, но я над этим работаю.

– Я считал, таких дел ты не упускаешь.

– Только если они мне интересны. Это дело будет моим.

Спурио жует пирожок с луком, запивает его кофе и говорит:

– Эти парни совсем распустились, Радд. Ты должен их остановить.

– Не получится, Нейт. Я не могу их остановить. Мне удается изредка потрепать им нервы, раскрутить Город на выплаты, но такое происходит повсюду. Мы живем в полицейском государстве, где все на стороне полиции.

– И ты – последняя линия обороны?

– Типа того.

– Да поможет нам Бог.

– Да уж. Спасибо за «эксклюзив». Будем на связи.

– Не за что.

Даг Ренфроу слишком слаб физически и подавлен эмоционально, и поскольку увидеть его можно только в больничной палате, то смысла во встрече нет никакого. Полицейские постоянно дежурят у единственной двери, как будто охраняют камеру смертника. Поговорить с глазу на глаз не удастся. Вот почему я встречаюсь с Томасом Ренфроу и двумя его сестрами в кафе напротив больницы. Все трое потрясены кошмаром, наполнившим их жизнь. Они измучены, ошеломлены, разгневаны, охвачены скорбью и отчаянно нуждаются в совете. Вначале они не притрагиваются к кофе и просто слушают. Я самым спокойным тоном рассказываю им, кто я, откуда родом, чем занимаюсь и как защищаю своих клиентов. Я говорю им, что не являюсь типичным адвокатом. У меня нет шикарного офиса с мебелью из красного дерева и кожи. Я не сотрудник большой фирмы – ни престижной, ни самой обычной. Я не совершаю добрых дел по поручению Коллегии адвокатов. Я – волк-одиночка, который борется с системой и ненавидит несправедливость. И нахожусь я здесь и сейчас, поскольку знаю, что ждет их отца и их самих.

Фиона – старшая сестра – сомневается:

– Но они убили нашу маму.

– Да, это так, но в ее убийстве никого не обвинят. Будет проведено расследование, подключат экспертов и тому подобное, и в конце все согласятся, что она просто попала под перекрестный огонь. А против вашего отца выдвинут обвинение, что он начал перестрелку.

Младшая, Сюзанна, возражает:

– Но мы говорили с отцом, мистер Радд. Они крепко спали, когда услышали в доме громкий шум. Он подумал, это грабители. Схватил пистолет, выскочил в коридор, увидел там фигуры в темноте и сразу упал на пол. Раздался выстрел, и он выстрелил в ответ. Он говорит, что помнит, как мама закричала и бросилась в коридор проверить, все ли с ним в порядке.

– Ему очень повезло, что он остался жив. Они застрелили обеих собак, ведь так? – замечаю я.

– Кто были эти подонки? – беспомощно вопрошает Томас.

– Полицейские, хорошие ребята, – отвечаю я и рассказываю им историю Сони Верта, в дом которого въехал танк, и как мы выиграли судебный процесс.

Я объясняю, что в настоящий момент подать гражданский иск – единственный шанс. Их отцу будет предъявлено обвинение, против него возбудят уголовное дело, но как только истина выплывет наружу, – а я обещаю, что мы предадим гласности абсолютно все, – Город окажется под колоссальным давлением и постарается все уладить как можно быстрее. Они же сами хотят, чтобы их отца не посадили. И разве можно простить смерть матери? Гражданский иск, которым займется правильный адвокат, гарантирует гласность. А сокрытие уже идет полным ходом, повторяю я им снова и снова.

Они очень стараются слушать, но сейчас все их мысли заняты совершенно другим. И разве можно их за это винить? Встреча заканчивается тем, что обе сестры уходят в слезах, а Томас не в состоянии ничего сказать.

Я сделал все, что от меня зависело.

Пользуясь тем, что большая методистская церковь, где проходит прощание с Кэтрин Ренфроу, открыта для всех, я прихожу за несколько минут до начала службы. По лестнице я поднимаюсь на балкон и в полумраке занимаю место. Кроме меня, наверху никого нет, но внизу толпится много людей. Я разглядываю пришедших: все белые, все из среднего класса, и ни у кого не укладывается в голове, что в их знакомую, одетую в ночную пижаму, полиция могла выпустить семь пуль.