— И мне это совершенно непонятно, — молвила Марсель, ясно увидевшая теперь, что с мадемуазель Розой надо разговаривать не без некоторой хитрости, ибо от нее нельзя было ожидать, что она с такой же живой непосредственностью, как Большой Луи, откроет ей душу. — Не замечали ли вы чего-нибудь такого в поведении нашего мельника, что могло вызвать недовольство вашей матушки?

— Нет, решительно ничего. Он во сто раз порядочнее и вежливее, чем все наши деревенские буржуа: почти все они пьянчуги и порой бывают на редкость грубы. В жизни он не станет нашептывать на ухо словечки, от которых не Знаешь, куда глаза девать.

— А не взбрело ли вашей матушке в голову, что он влюблен в вас?

Роза смешалась и не сразу нашлась, что ответить. Но затем признала, что ее мать, возможно, и убедила себя в этом.

— Ну, а если догадка вашей матушки верна, то, может быть, она и права, стараясь вас восстановить против него?

— Ну, это как сказать… Если б так оно было на самом деле и если бы он мне про то говорил… Но он никогда не сказал мне ни слова, которое выражало бы что-нибудь большее, чем чистую дружбу.

— А может быть, он влюблен в вас по уши, но не смеет вам в том признаться?

— Коли так, что за беда? — не без кокетства заметила Роза.

— С вашей стороны было бы очень дурно поощрять его чувства к вам, не отвечая ему столь же серьезным чувством, — строгим тоном ответила Марсель. — Это значило бы сделать себе забаву из страданий друга, а в вашей семье, Роза, менее всего можно позволить себе легкое отношение к несчастной любви.

— О, мужчины от таких вещей не сходят с ума, — воскликнула Роза с задорно-своенравным видом. — Однако, — простодушно добавила она, опустив голову, — надо признаться, что порой он бывает очень грустен, бедняжка Луи, и говорит, как человек, который в полном отчаянии… а мне и невдомек, почему. Меня очень это огорчает.

— Не настолько все же, чтобы вы соблаговолили его понять?

— Но даже если он меня любит, как могла бы я его утешить?

— Тут надо выбирать: или тоже любить, или совсем не видеться с ним.

— А я не могу сделать ни того, ни другого. Любить его — для меня почти невозможно, а совсем не видеться — так я слишком по-дружески к нему отношусь, чтобы доставить ему такое горе. Если бы вы только знали, какими глазами он смотрит на меня, когда я делаю вид, что не обращаю на него внимания. Он ужасно бледнеет, и мне от Этого делается больно.

— Но почему же вы говорите, что для вас невозможно его полюбить?

— Черт возьми! Да можно ли любить человека, за которого нельзя выйти замуж?

— Но почему же? Да человека, которого любишь, всегда можно выйти замуж!

— О, отнюдь не всегда! Поглядите на мою бедную сестру! Ее судьба настолько страшна, что я не хочу рисковать тем же, следуя ее примеру.

— Вы ничем не рискуете, моя милая Роза, — с некоторой горечью сказала Марсель. — Тот, кто может с такой легкостью управлять своими чувствами и своей волей, не любит и не подвергается никакой опасности.

— Не говорите так, — живо отозвалась Роза. — Я не меньше других способна любить и поставить под угрозу свое благополучие. Но ужели вы посоветуете мне пойти на такие испытания?

— Боже избави! Я хотела бы только помочь вам разобраться в своих чувствах, чтобы вы своей беспечностью не сделали несчастным Луи.

— Ах, бедненький Большой Луи!.. Но правда, сударыня, что же я могу сделать? Допустим, что отец, побушевав и попытавшись застращать меня всякими угрозами, в конце концов согласится отдать меня за него; что мать, напуганная судьбой Бриколины, предпочтет подавить в себе отвращение к этому браку, нежели довести меня тоже до душевной болезни… Допустим, хотя все это маловероятно… Но если даже можно было бы добиться этого, то подумайте, сколько ссор пришлось бы пережить, сколько вынести сцен, сколько трудностей преодолеть!..

— Вы боитесь — значит, вы не любите, говорю я вам; может быть, вы и правы, но тогда вы должны отстранить от себя Большого Луи.

Этот совет, к которому Марсель то и дело возвращалась, по-видимому, был Розе отнюдь не по вкусу. Любовь мельника чрезвычайно льстила ее самолюбию, особенно теперь, когда госпожа де Бланшемон так высоко подняла его в ее глазах, а возможно также и по причине незаурядности самого этого факта. Крестьяне мало способны на любовные чувства, а в окружавшей Розу буржуазной среде, где господствовала забота о материальной выгоде, такие чувства становились все более диковинной редкостью. Роза прочла за свою жизнь несколько романов и гордилась тем, что внушает к себе такую необычайную, почти неправдоподобную любовь, о которой раньше или позже, наверно, с удивлением заговорит вся округа; наконец, на Большого Луи заглядывались все деревенские девушки, а между крестьянским сословием и новоиспеченной буржуазией, к которой принадлежали Бриколены, расстояние было еще не настолько велико, чтобы Роза не испытывала приятного головокружения от того, что одержала победу над признанными местными красавицами.

— Не думайте, что я трусиха, — чуть поразмыслив, ответила Роза, — я не молчу, когда маменька несправедливо нападает на Большого Луи, и если бы вдруг я что забрала себе в голову, то с вашей помощью — потому что, во-первых, вы очень умная, а во-вторых, отцу очень хочется сейчас выглядеть получше в ваших глазах, — я могла бы, пожалуй, преодолеть все препятствия. Прежде всего я должна вас заверить, что не решусь ума, как моя бедная сестра! Я упряма, и меня всегда очень баловали, так что сами теперь меня немного боятся, но сейчас я вам скажу, что оказалось бы для меня самым тяжелым.

— Так, так, Роза, я вас слушаю.

— Что подумали бы обо мне в округе, если бы я учинила этакий скандал в семье? Все мои подружки, возможно, завидующие мне из-за того, что я являюсь предметом такой любви, какой им не знавать в браках по расчету, бросят в меня камень. Все мои кузены и претенденты на мою руку, обозленные предпочтением, оказанным мною простому крестьянину перед ними, придающими себе весьма высокую цену, все матери семейств, испуганные примером, который я подала бы их дочерям, сами крестьяне, которые всегда завидуют тому из них, кто женится, как они говорят, «на больших деньгах», стали бы преследовать меня хулой и насмешками. «Вот сумасшедшая! — скажет один. — Это У них в крови; скоро она станет пожирать сырое мясо, как ее сестра». «Вот дура! — скажет другой. — Берет в мужья крестьянского парня, когда прекрасно могла бы выйти за ровню!» «Вот какая плохая дочь! — скажут все в один голос. — Доставила такое горе своим родителям, а ведь они ей никогда ни в чем не отказывали. Дерзкая бесстыдница, вот она кто! Пошла на такой скандал ради какого-то мужлана только потому, что в нем пять футов восемь дюймов росту! Почему уж было не выйти за его батрака? Или за дядюшку Кадоша, который побирается, ходя от дома к дому?» И так было бы без конца. А мне думается, не очень-то пристало молодой девушке подвергать себя всему Этому ради любви к мужчине.

— Моя милая Роза, — отвечала Марсель, — эти ваши возражения кажутся мне менее серьезными, чем предыдущие. Но я вижу, что бросить вызов общественному мнению для вас страшнее, чем пойти наперекор воле родителей. Нам надо хорошенько вместе взвесить все за и против, и поскольку вы рассказали мне свою историю, должна и я рассказать вам свою. Я готова вам ее поведать, хотя это и тайна — великая тайна моей жизни. Но в ней нет решительно ничего такого, что не могло бы быть предназначено для ушей молодой девушки. Через некоторое время эта тайна будет открыта всем и каждому, а покамест я поделюсь ею только с вами, ибо я уверена, что вы ее свято сохраните.