Опять заболела голова. Глухие удары в надбровьях, мелкие болезненные вспышки-молнии. Георг Самюель, диплом электрика… осталось всего-то несколько шагов, протяни руку – и вот он. Как гордились бы Тедди и Линда…

Босс опустил подбородок и смотрел на него исподлобья, будто прожигал взглядом насквозь. Гипнотизирует, что ли… наверняка гипнотизирует. Никола поднял руку.

– Я возьмусь.

Исак выдохнул носом и медленно кивнул.

Никола тоже выдохнул. Ему сразу стало легче.

– Кровь Шамона – моя кровь, – сказал он. – Клянусь жизнью: я их найду и отомщу.

Еще в лифте их уже было не оторвать друг от друга. В прихожей швырнули на пол куртки, опрокинули табуретку и так вместе и ввалились в спальню, на ходу срывая одежду.

Тедди вошел в нее, и она укусила его за губу. До крови, но он сообразил только позже – увидел ржавые пятна на подушке.

С тех пор прошло уже больше месяца… что это было? Будто наткнулись на эротическую противопехотную мину. Из тех, что Амур, отправив в кладовку устаревшие лук и стрелы, раскладывает на одному ему ведомых тропах влюбленных.

«Не верю, что у нас может что-то получиться», – благоразумно и с горечью произнес Тедди на выходе из ресторана. Произнес – и внезапно схватил ее и обнял так, что Эмили чуть не задохнулась. Она до сих пор не понимала, чем объяснить такую непоследовательность. Зачем он вообще сказал эту фразу?

Мина окончательно взорвалась через две минуты.

У него и вправду нет женщины, безразлично подумала Эмили.

Через полчаса все повторилось. На этот раз никакой спешки – его пальцы скользили по ее телу, губы прикасались то к шее, то к соскам… он словно изучал доставшееся ему богатство. Будто в первый раз, будто и не было той сумасшедшей ночи в отеле в Испании.

И, как и в тот раз, этот странный, плавающий взгляд… плавающий и в то же время сосредоточенный и даже испытующий. Ей показалось, он видит ее насквозь, все ее размышления, все неудачные попытки представить жизнь с Тедди. Не эти роскошные, раз в два года, соития… нет, конечно. Их она как раз представляла без всякого труда. Что тут представлять? Нет, не соития, а, скажем, пятничный вечер, возня в кухне, подруга забежала в гости… как это будет выглядеть? А уж о том, чтобы познакомить его с родителями в Йончёпинге, она даже подумать не могла.

Они принадлежали к разным мирам.

Но не сейчас. В эти минуты за стеной ее спальни никаких других миров не существовало.

Сегодня она в конторе. И надо признаться: ночь с Тедди тогда, в январе, – самое лучшее, что произошло за все это время. Все остальное… безжизненное тело Кати, мерзкая надпись кровью на стене. Эти картинки застряли в голове, казалось, навечно: она не могла работать, за едой откладывала нож и вилку, старалась подавить приступ тошноты. Ночью просыпалась в холодном поту. Отвлечься не получалось – несколько раз попыталась включить Netflix, начала перебирать фильмы и обнаружила, что не понимает, что происходит на экране. Аппетит попросту отсутствовал, месячные сбились, сон… что говорить о сне. Хорошо, если удавалось поспать три-четыре часа. И мелатонин не помогал, хотя она пила его чуть не горстями. Можно было бы попробовать что-то поэффективнее… но нет. Она помнила, с каким трудом заставила себя избавиться от мгновенно развившейся зависимости.

Нет, это не для нее.

Полиция допрашивала ее трижды. Сначала на месте преступления, а потом дважды – в отделе убийств.

Слышали ли вы что-то, когда вошли в подъезд? Может быть, видели кого-то на улице? Была ли Катя еще жива, когда вы вошли в квартиру? Знаете ли вы, чем объяснить негативное отношение Кати к допросам в полиции?

На все вопросы один короткий ответ: «нет». Не слышала, не видела, не знаю. Она и в самом деле почти ничего не знала.

– А почему вы подозреваете ее сожителя? – спросила Эмили.

Следователь посмотрел на нее так, будто она обвинила его в семейной измене.

– Данные предварительного расследования засекречены, вы же прекрасно знаете.

Позвонила Нина Лей. Плакала – Эмили видела плачущих полицейских только в кино. И что ей сказать? Она кое-как попрощалась с Ниной и два часа просидела за столом, не в силах сдвинуться с места.

Могла ли она как-то предотвратить гибель Кати? Ведь именно она, и никто другой, настаивала, чтобы Катя дала свидетельские показания.

Через несколько дней позвонила Аннели, секретарша.

– Вас спрашивают.

– Кто?

– Понятия не имею. Некто пожелавший остаться неизвестным.

Эмили взяла трубку. Кто-то что-то выкрикнул, потом отвратительный скребущий звук, возбужденные голоса.

– Говорите, – сказала она на всякий случай. – Я ничего не слышу.

Шум, потом прорвался мужской голос.

– Это я. Вы должны мне помочь.

– Кто – вы?

– Адам. Парень Кати, – напомнил он, будто она могла забыть. – Они собираются меня арестовать.

Он тяжело дышал, шум в трубке то усиливался, то ослабевал.

– Снюты. Они с самого начала за мной охотятся, ну, после того как… после того, как это случилось. Вы мне нужны, Эмили. Вы должны с ними поговорить.

И что на это сказать?

– Они меня арестуют. Рано или поздно, – продолжал Адам.

– А почему вы сразу им не позвонили? Добровольно?

– Я же говорю – они меня арестуют. И признают виновным. Я совершенно раздавлен. Ни минуты не спал.

– А вы как-то замешаны в убийстве?

Странно: этот не особо доброжелательный вопрос, похоже, успокоил Адама.

– Я любил Катю. Но любовь иногда выбирает странные дороги… вы должны мне помочь, Эмили. Вы единственный адвокат, которому я верю. И Катя вам верила. Спасите меня, умоляю.

– К сожалению, это невозможно. Мне очень жаль. Это называется конфликт интересов. Запрещено законом. Я по-прежнему числюсь адвокатом Кати, а вы подозреваетесь в ее убийстве. Я не могу представлять обе стороны.

– Потому что я работаю в такой отрасли? Эротика и все такое? Фильмы для взрослых?

– Нет. Ваша отрасль ни при чем. Я объяснила, почему. Существует адвокатский кодекс, и я обязана ему следовать.

В трубке слышались еще какие-то возбужденные голоса. Потом разговор прервался.

Короткие гудки.

Последний раз она была в фитнес-зале больше месяца назад.

Зря. Может, помутнеют эти жуткие картинки на сетчатке. Во всяком случае, попробовать стоит.

Правая – левая, хук – аперкот, локоть, правая – левая. Йоссан только головой покачивала, глядя, как Эмили колотит ни в чем не повинные мешки и груши.