Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Только бабы в этом деле не хватало», — подумал Мельник.
Похмелье пришло тяжелое. Утром Мельнику было головой не повернуть — боль пронизывала от шеи до макушки. Стучало в висках. И пил-то он вроде немного. Не закусывал. То-то и оно. Оттого и ломит теперь голову, а еще потому, что последнюю неделю находился Вова Мельник в чрезвычайно нервном состоянии. Хоть и не была нервозность его заметна окружающим, но дни и часы напряженного ожидания, тревожных мыслей и отчаянных поступков сделали свое дело. Устал Мельник. Палец у него заскучал по спусковому крючку.
Когда утром шагал Мельник в комендатуру, появилось у него одно желание. До такой неудержимой степени зажгло у него все внутри, что прибавил он шагу и обогнал сморкающегося с ноздри на ходу Казака.
— Торопишься, брат? — в спину ему сказал Казак.
Мельника передернуло, он обернулся.
— Знобит что-то. Пили без закуски. Голова.
— Законно все, брат. Теперь дела пойдут. Приедешь с отпуска, оформим тебя официально в милицию Ленинского района.
— Лучше в Старые Промыслы.
— Что, перед своими в падлу?
— Не свои они мне. В камеру к чмырям засунули. Свои… В падлу штаны через голову надевать. Светиться не хочу.
— Да ладно тебе. Что ты так гоношишься.
Солдаты на посту узнали их, поздоровались. В кафе у Малики полыхали дрова на мангале.
Мельник кивнул.
— Малики давно не видно.
Казак будто не услышал вопроса. Мельник заметил, как посерел лицом Казак на его вопрос про Малику. Мельник подумал: «Только бабы еще не хватало в этом деле». И спросил будто невпопад:
— А ты как в город ходишь? Душухин узнает, порвет.
— У меня прописка местная. Я ж с Грозного.
— Законно тогда, — сказал Мельник.
День наступил обычный. На заднем дворе, где автопарк, водители поливали из шлангов остывшие за ночь борта грузовиков и бэтээров. Водитель с «Бронтозавра», молодой совсем парень, забрался на капот и трогал пальцами пулевые выбоины-расколы. Потом перелезал обратно в кабину и примерял — примерно куда бы попали пули, если бы не бронированное стекло?.. И курил потом, поплевывая на землю из кабины. Прямо под сердце попали бы.
Из караулки прошагал сменившийся наряд. Начальник штаба Михал Михалыч Душухин невыспавшийся, оттого и злой, гудел в своей манере на площади перед дежуркой. Перед ним юлой вился Женя Хроленко. Неважно выглядел этим утром майор, помятый какой-то был.
Саперы собирались под каштаном — идти им было как всегда на инженерную разведку. Молодые совсем. Другие, не то что Буча с Петюней Рейхнером и взводным Каргуловым. Живые еще, непокалеченные. Душой пока не черные, оттого и кажутся другими. Впереди все у них.
Эх, мать-перемать!
Вдруг прямо посреди комендантского двора сел соколина-бродяжник. Сел и стал в перьях у себя выбирать. А сел как раз на гранит, что поставлен был в память о погибших; вечный огонь горел там у гранитной стеночки. На стеночке фамилии с именами, даты рождения и смерти. Смотрит бывалый солдат на цифры и поминает тот день: вроде ничего себе день начинался, как нынешний вот. И никто не ждал беды. Сколько уж прошло, как Светлану Палну убили? А Костю Романченко когда? Полгода уж как почти или больше.
А Петька Калюжный со взводным Данилиным сгнили уж в своих цинковых гробах, всякие твари земляные растащили по кусочкам геройские их тела. И на том месте, где лежат они, где могилы их, растет густая трава. Над травой же встают березы, липы, осины да тополя — все русские наши деревья.
Быть может, соколина тот — бродяга неприкаянный — жил себе не горевал в далеком краю. И как пришлось ему дождаться последнего заката, — как видел он человека, упавшего на колени и слезы ронявшего на могильный холм, — то разметал грозным взором, клекотом страшным трусливых ворон и, поднявшись выше облаков в самую верхотуру небесную, полетел прямехонько на кровавый горизонт.
К солнцу, к солнцу, к солнцу.
Чего его сюда-то занесло? За пищей небось прилетел сокол-птица.
Макогонов встретил солдат по обыкновению своему неприветливо.
Подозрительно присматривался к одному и другому.
Казак держался бодряком, сказал, что среди местных он человек в некотором роде свой, и потому может пригодиться в разведке — в тайных делах.
Макогонов сказал, что тайных дел никаких и нет, а вот бороться с бандитами дело нужное и просто необходимое. Так и сказал: «Добро пожаловать в контртеррористическую операцию!» Казак — заслуженный солдат — фугас обезвредил. Зарекомендовал себя. Что ж, для разведывательных мероприятий такие отчаянные нужны.
«И на Старую Сунжу один ходишь?» — спросил Макогонов.
«Хожу», — гордо ответил Казак.
Мельник в разговор не встревал, переминался с ноги на ногу.
Макогонов, указав солдатам на дверь, приказал идти им в расположение взвода и представиться сержанту Ускову. Мельник спросил, а ему-то позволено будет остаться во взводе?.. Едет он, Мельник, сейчас в отпуск. Там в отпуске приведет чувства свои расстроенные войной в должное соответствие военному уставу. Может быть, командир поверит в последний раз и возьмет его, Мельника, замечательного солдата, обратно в родную разведку. Макогонов спросил, как будет добираться Мельник до Минеральных Вод. Мельник сказал, что Казак все организовал, что повезут его свои проверенные люди. Казак в расположние взвода разведки отправился один. Встретил сержант Усков — руку пожал, спросил, чего ему не жилось в саперах. Казак отшутился.
Мельник вышел во двор к штабу. Увидел, как хищная птица взметнулась — сразу поднявшись высоко, пару кругов сделала над комендатурой и сгинула куда-то. Проходя через КП, почуял Мельник, что от кафе, где подавала солдатам обеды кривая Малика, тянет шашлычным дымком. Подумал, что не ел давно, сглотнул слюну. Куртка тяжело обвисала с одной стороны. Мельник поправил во внутреннем кармане.
Ехать решил Вова по гражданке, чтоб не светится лишний раз. И еще думал Вова, что приснились ему минувшей ночью красные ягоды. Так приснились, что будто срывал Вова эти ягоды и клал в рот на язык по одной. А ягоды кислые попались — кривился Вова и плевался себе под ноги. И еще пахли ягоды
