Бутонго кивнул, словно обещая, что обязательно принесет. Он – теперь уже явно – подмигнул Полторанину.

– А когда на корабль? – спросил Полторанин. – Когда я вернусь?

– Как все сделаешь, так и вернешься, – пообещала Алевтина Алексеевна. – Только у нас еще никто все задания не закончил, да, Бутонго?

Полторанин посмотрел вокруг: за прозрачными стенками отсеков сосредоточенно работали люди в синих халатах. Иногда они заглядывали в списки на столах, сверяясь с заданиями.

– За что? – спросил Полторанин. – Я ведь не плохой. Отпустите меня.

– А кто говорит, что плохой? – удивилась Алевтина Алексеевна. – Никто и не говорит. Просто лабораторные надо вовремя сдавать.

Мой выход. Я прохожу из-за угла декорации на авансцену и потерянно оглядываюсь. Я потеряна, растеряна. Я не могу поверить, что моя сестра Стелла Дюбуа живет в этом районе Нью-Орлеана. Боюсь поставить чемодан на мостовую: я напугана. Я играю испуг, играю удивление, переходящее в испуг. Это испуг осознания: так и есть – Стелла живет здесь, в старом обшарпанном доме, куда меня привез трамвай “Желание”. Осознание реальности, однако, не означает ее приятия. Я играю неприятие. Это легко.

На ступеньках крыльца сидят две вульгарные женщины. Одна из них – цветная. Пауза.

Они смотрят на меня, не понимая, что я здесь делаю. Я одета “в белый костюм с пушистым, в талию, жакетом, белые шляпа и перчатки”. Я – южная аристократка, потерявшаяся в Нью-Орлеане, потерявшаяся в послевоенной Америке. Я потерялась в новой жизни, когда потеряла старую. Это фраза из разбора роли режиссером Тарнопольским: “Лана, помни – Бланш потерялась в новой жизни, когда потеряла старую”. Он просил это записать. Интересно, почему он никогда не попытался? Он мне не нравился, но все равно было бы приятно.

Смотрю на женщин на крыльце: плебейки. Расхристанные, дурно одетые, непричесанные плебейки. Одна из них вообще цветная. Они смотрят на меня: здесь никто не ходит в белом. На мне “жемчужные серьги и ожерелье – словно прибыла на коктейль или на чашку чаю к светским знакомым, живущим в аристократическом районе”. Так в пьесе.

Но я – не в аристократическом районе. Я – в районе, где не носят белое.

Тарнопольский объяснял, что белый костюм Бланш в начальной сцене не случаен: Теннесси Уильямс хотел показать, что она жертва. ТРАМВАЙ “ЖЕЛАНИЕ” – это американский ВИШНЕВЫЙ САД, говорил Тарнопольский. Стэнли – это Лопахин. А Бланш – это и есть сад, который пришло время вырубить.

БЛАНШ. Дюбуа… Французская фамилия. Она значит “деревья”, а Бланш – “белые”: белые деревья. Весенний сад в цвету…

Белая роща. Пришло время вырубить белую рощу. Пришло время меня вырубить. Моя первая реплика предвещает смерть: “Сказали, сядете сперва в один трамвай – по-здешнему “Желание”, потом в другой – “Кладбище”, проедете шесть кварталов – сойдете на Елисейских Полях!” Елисейские Поля – рай греческих мифов, район бедных в Нью-Орлеане. Желание, Кладбище, Рай. Вся судьба Бланш в ее первой реплике, объяснял Тарнопольский. Интересно, спал ли он с Никоновой? Она врала, что у них все было.

Никонова играет Юнис, белую женщину на крыльце. Она смотрит на меня, не понимая, что я здесь делаю: Что вам, милочка? Заблудились? Заблудилась. Заблудилась на Елисейских Полях. В белой роще, которую пора вырубить.

Белая роща. Все вокруг белое. Белая простыня. Или это край наволочки? Почему меня положили на бок? Мне неудобно, неужели они не понимают? Они стали меня реже переворачивать. Трубка в углу рта для отсоса слюны. К соседке пришла дочь. Я могу видеть ее толстые колени в телесных колготках и край темной юбки. Я никогда не видела ее лица, хотя здесь уже месяц.

Как я сюда попала? Я ищу сестру, Стеллу Дюбуа. Все еще не верю, что моя сестра живет здесь. Мы, Дюбуа, живем в своем поместье под названием Мечта. Я играю удивление, неприятие реальности. Елисейские Поля в Нью-Орлеане – это не Мечта. Мы потеряли Мечту. Но об этом никому, кроме меня, пока не известно.

ЮНИС. Она показывала снимок вашего дома, там, на плантации…

БЛАНШ. “Мечты”?

ЮНИС. Большущий дом с белыми колоннами.

БЛАНШ. Да…

Никто пока не знает, что Мечту отняли за долги. Это позже, когда приходит моя сестра, Стелла. Ее играет Таня Полонская. У нее были самые красивые ноги в училище. Она до сих пор не может мне простить Митю. Интересно, спала ли она с Тарнопольским? Хотя неинтересно. Интересно только, почему он не попытался со мной.

Полонской грех на меня обижаться: она потом вышла замуж за нефтяного магната. Если бы я на третьем курсе не увела у нее Митю, то сейчас она мучилась бы с ним, как мучаюсь я: неизвестный актер в академическом театре, где все роли давно разобраны. Красивый, рост, фактура и никаких амбиций. Снялся в двух сериалах, второй план. Не герой. Полонская меня благодарить должна, что я его тогда увела. А она меня ненавидит.

СТЕЛЛА (быстро выходит из-за угла, бежит к дверям. Радостно). Бланш!

Не отрывают глаз друг от друга. Бланш вскакивает, с громким криком бросается к сестре.

БЛАНШ. Стелла! О, Стелла, Стелла! Стелла-звездочка!

Крепко обнялись.

Таня Полонская была моей лучшей подругой до третьего курса. Мы однажды даже с ней попробовали, спьяну. Не понравилось. Целоваться понравилось, а остальное – не очень. Потом смеялись над этим. Никак ни на чем не отразилось. А Митя – отразился.

Его вчера не было. Первое время он приходил каждый день и сидел рядом, рассказывал про Алешу, про детский сад, что он ест, как капризничает без мамы. Иногда про театр, но редко. Было видно, что ему сложно говорить в пустоту, без ответных реплик. Теперь перестал и просто сидит. Сидит и смотрит на меня, стараясь что-то увидеть. Или говорит по телефону, будто меня нет.

А меня и нет.

Теперь он приходит не каждый день. Теперь меня реже переворачивают. Я здесь уже месяц. Прошел месяц, как подняли занавес.

Как я здесь очутилась? Меня привез трамвай “Желание”.

Я не помню аварию. Спектакль начинался через два часа, и я опаздывала на грим. Зачем я согласилась поехать к нему днем? Так, отвлечься, наполнить себя новыми эмоциями, чтобы потом их сыграть. Это даже и не измена, хотя измены у меня тоже случались. Это – вариант с прохожим: один раз увиделась и забыла. Вообще ничего не значит.

Так и было: встала, быстро приняла душ, оделась, обещали друг другу звонить. Ни уму ни сердцу, так бабушка говорила. Но мне и нужно было ни для ума и ни для сердца. А для совсем другого.

На часах – пора домой. Пора на спектакль. Он в центре, на Плющихе, но по пробкам до театра все равно раньше, чем за час, не добраться. Вот я и решила выехать на Третье кольцо.