Но удалось ли ему? Скагги показалось, что драккар идет будто бы не вровень с берегом. Даже для его неопытного глаза, на этот раз было что-то не так, будто бы что-то изменилось: ветер сильнее, круче волны, или, может, прибрежное течение накрепко вцепилось в днище корабля. А Бранр был еще у весла, еще кричал приказы, подгоняя к какому-то еще маневру, драккар еще несся вдоль берега, но нос его понемногу, метр за метром, поворачивался. И вот уже желтая отмельная полоса всплыла в опасной близости к шлейфу за кормой. Было очевидно, что корабль сейчас…

Ударится.

Еще какое-то мгновение назад, драккар летел во весь опор, а в следующую секунду нос его врезался в неподатливую гальку. Тут же преломилась, вырвалась и, описав дугу, рухнула перед кораблем мачта, забрав с собой половину корабельной дружины. Настланные внахлест доски корпуса драккара выскочили из пазов наружу, впуская набегающее море. В мгновение ока весь корабль раскрылся как распускающийся цветок. А потом исчез, оставив по себе лишь канаты, сиротливо мечущиеся вокруг мачты, как бы указывая место, где он был. И снова, на этот раз уже необратимо, закачались на воде обломки и щепы.

На равнодушную отмель накатил новый вал и, миновав ее, часть обломков оставил на берегу, другие же утащил с собой в море.

Один из них — голова.

Рыжая.

Бранр покачался на волнах, глядя на прибрежные скалы, потом повернулся посмотреть на далекий «Линдормр».

— Сможешь подвести корабль ближе к нему? — спросила у кормчего Карри.

Позади нее раздался возмущенный шепот, но наследница Асгаутов обернулась к воинам с таким лицом, что ни один не осмелился возразить ей вслух.

— Опасно, — глядя ей в глаза, медленно и отчетливо проговорил кормчий. Боюсь, нас может постигнуть участь «Квельфра».

В словах Торарина не было ничего оскорбительного. Нет в страхе позора для кормчего, когда ведет он корабль. Сколько раз спасали драккары предчувствия кормчих, и лишь они одни в праве перечить хозяину корабля.

Взгляд Карри намертво сцепился со взглядом Торарина, лицо мертвенно побелело.

— Ты будешь пытаться?

Скагги перевел взгляд на качающуюся в волнах рыжую голову. Бранр, похоже, решился и поплыл вперед, отбрасывая в сторону воду мощными взмахами рук. Потом он неожиданно остановился, глянул через плечо.

— Рассчитывает течение, — ответили на невысказанный вопрос Карри Торарин, — будем надеяться, что он все рассчитал правильно и что его вынесет ближе к нам. Что ж, если Ньорд будет к нам милостив… Вот только хватит ли сил у этого скальда?

Тогда голова Мимира молвила мудрое слово и правду сказала, что руны украсили щит бога света, копыто Альвсинна и Арвака уши и колесницу убийцы Хрунгнира, Слейпнира зубы и санный подрез, лапу медведя и Брагги язык, волчьи когти и клюв орлиный, кровавые крылья и край моста, ладонь повитухи и след помогающий, стекло и золото и талисманы, вино и сусло, скамьи веселья, железо Гунгнира, грудь коня Грани, ноготь норны и клюв совиный.

(Речи Сигрдривы, 14–18)

Приветствуй руну победы, о воин, но помни, что заключенный в ней град, лишь тогда громом приветствия станет, коль к разрушению волю стихий, хаос ты обуздать найдешь в себе силы; исполинам из инея и бед кузнецу будет осторожен: руна могучий взрыв вызывает. Хагаль замкнутый круг разомкнет, чтоб старое новому место свое уступило.

Он увидел пред собой темное поле, за дальний край которого, обрывавшийся будто бы в инеистую пропасть, катился пурпурный шар закатного солнца. Само поле казалось неровным, изрытым, но если прищуриться, поле приблизится… По всему этому бесконечному полю виднелись груды тряпья, каких-то лохмотьев, костей и даже шкур. В прорехи некогда роскошных одеяний проглядывали белые черепа, среди пожухлой травы зубьями чудовищной гребенки торчали ребра. И каждая из этих груд падали была усеяна черными пятнами.

Все ближе и ближе… Огромные, черные птицы кружили над полем, перепрыгивали с кучи на кучу… Огромные, не ведающие жалости черные птицы с черными клювами клевали пустые глазницы, рылись в полуистлевшем тряпье, разрывали суставы в поисках хотя бы кусочка мяса или костного мозга. Но тела обдирали уже не один раз, кости были белы и сухи. И вот птицы, закаркав громко и хрипло, принялись наскакивать друг на друга.

На поле вдруг стало тихо, птицы внезапно умолкли и по две, три, четыре, потом уже небольшими стайками, потянулись туда, где на лошадином черепе восседал огромный вожак. Несметное полчище воронов в молчании внимало, а Гриму казалось, что ворон-вожак держит пред ними речь. Все громче раздавалось карканье, все больше слышалось в нем угрозы. А потом вся стая разом взмыла к пурпурному закату, покружила и выстроилась клином, а потом… Как единое существо, стая устремилась вниз, пурпур заката скрылся за черным крылом. Вожак летел прямо на него, Гриму были видны беспощадный и не мигающий желтый глаз, целящий ему в лицо черный клюв. Клюв все приближался, а он, Грим, не в силах был даже пошевелиться. Что-то будто тисками удерживало его голову на одном месте, в то время как белым тараном обжигающей боли черный клюв глубоко входил в мягкий студень глаза…

Мучительным усилием Грим дернул головой, отчаянно закричал в надежде отогнать черную птицу…

И над ним склонилось встревоженное лицо Карри.

— Ворон, — только и смог выговорить Грим. — Вороны!..

— Это сон, это только сон, — хриплый голос Карри звучал непривычно мягко.

Как будто услышав последние ее слова, по другую сторону стола сел, стряхнув с себя плащ, Бранр.

— У меня не бывает снов! — огрызнулся Грим, потом уже спокойнее добавил: Прости, что разбудил тебя, гаутрек.

— Это не просто сон, — сказал со своей лавки посланник Круга. С его заспанного лица ясно и остро смотрели усталые глаза. — Грим прав, у скальда не бывает просто снов.

От бессильного гнева и потрясения от недавнего видения, даже не потрясения, Грим мог бы сказать, что действительно чувствует, как болит у него левый глаз, сын Эгиля только крепче сжал зубы. «Будьте вы прокляты», — подумал он, а вслух устало сказал:

— Я столько лет убил на то, чтобы их у меня не было.

— Ты убивал не годы, а себя, или, точнее, гефа, вот она и возвращает тебе сторицей.

— Пора раздумий, и не понять, кто жив, кто умер, кто жив опять… пробормотал Грим, краем глаза заметив удивленный взгляд Карри.

— И ты, и гаутрек…

— Форинг, — горько поправила его Карри. — Морской конунг погиб в водах Скаггерака.

— И все же вы живы. Возможно, будет жить Бьерн. — Бранр кивнул на заворочавшегося во сне Скагги. — И воспитанник Тровина, если будет на то воля Идунн, оправится к завтрашнему дню. А от видений тебе теперь не скрыться, сын Эгиля. В трудный для крепости час ты превозмог себя и обратился к рунной волшбе, — он предостерегающе поднял руку, — не спорь, я же помню присутствие твоей личной силы. Ты должен принять и вторую грань своего дара.