Цицерон был очарован и немедленно принялся работать с местными строителями, составив грандиозную программу восстановления и ремонта дома. Маленький Марк играл на берегу со своим домашним учителем, Теренция сидела на террасе и шила, а Туллия читала какого-то греческого автора. Это был такой идиллический семейный отпуск, какого они не видели уже много лет.

Однако имелась одна загадка. Весь берег от Кум до Путеол тогда, как и сейчас, был усеян виллами, принадлежащими членам Сената. Естественно, Цицерон решил, что, как только разнесется весть, что он здесь живет, он начнет принимать гостей. Однако к нему никто не приходил. Ночью мой господин стоял на террасе и оглядывал морской берег, всматривался в холмы и жаловался, что там почти не видно огней. Где же пирушки, где званые обеды? Марк Туллий прошелся по берегу на милю в каждом направлении и ни разу не заметил сенаторской тоги.

– Должно быть, что-то происходит, – сказал он Теренции. – Где они все?

– Не знаю, – ответила та. – И что касается меня – я счастлива, что здесь нет никого, с кем ты мог бы обсуждать политику.

Разгадка пришла к нам на пятое утро.

Я был на террасе, отвечая на корреспонденцию Цицерона, когда заметил, как маленькая группа всадников свернула с прибрежной дороги и поскакала вверх по тропе к дому. У меня мгновенно мелькнула мысль: «Клодий!»

Я встал, чтобы лучше их разглядеть, и, к своему ужасу, увидел отблески солнца на шлемах и нагрудниках. Это были пятеро всадников-воинов.

Теренция и дети уехали на день, чтобы посетить сивиллу, которая, как говорили, жила в сосуде в пещере в Кумах[38].

Я вбежал в дом, чтобы предупредить Цицерона, и к тому времени, как мне удалось его найти – он выбирал, в какие цвета раскрасить столовую, – всадники уже ворвались во двор, и там грохотали копыта их коней. Затем их командир спешился и снял шлем. Он казался грозным видением: покрытый пылью и напоминающий вестника смерти. Белизна его носа и лба контрастировала с грязью, пятнавшей остальное лицо, будто он носил маску. Но я узнал его. Этот человек был сенатором, хотя и не очень известным, – членом того пассивного, надежного класса педериев, которые никогда не выступали, а просто «голосовали ногами»[39]. Его звали Луций Вибуллий Руф. Он был одним из офицеров Помпея Великого и, как и следовало ожидать, родом оттуда же, откуда и Помпей, – из Пицена.

– Можно тебя на пару слов? – хрипло спросил он моего хозяина.

– Конечно, – ответил тот. – Входите внутрь, все. Входите, поешьте и утолите жажду, я настаиваю.

– Я войду, – сказал Вибуллий. – А они будут ждать здесь и позаботятся о том, чтобы нас не побеспокоили.

Он двигался очень неловко – словно ожившая глиняная фигура.

– У тебя очень усталый вид, – сказал Цицерон. – Откуда ты прискакал?

– Из Лукки, – коротко ответил гость.

– Лукка? – повторил Марк Туллий. – До нее, должно быть, триста миль!

– Скорее, триста пятьдесят. Мы в дороге неделю.

Когда он опустился на сиденье, взметнулось облачко пыли.

– Там состоялась встреча, касающаяся тебя, и меня послали, чтобы я известил тебя о ее результатах. – Вибуллий взглянул на меня. – Мне нужно поговорить с тобой конфиденциально.

Цицерон, озадаченный и явно гадающий, не имеет ли он дело с безумцем, сказал:

– Это мой секретарь. Ты можешь сказать в его присутствии все, что должен сказать. Что за встреча?

– Как пожелаешь.

Луций Вибуллий стащил перчатки, расстегнул сбоку металлический нагрудник, сунул руку под него и вытащил документ, который затем осторожно развернул.

– Я явился из Лукки потому, что там встретились Помпей, Цезарь и Красс, – рассказал он.

Цицерон нахмурился:

– Нет, это невозможно. Помпей отправляется в Сардинию – он сам мне это сказал.

– Человек может поехать и туда, и сюда, разве не так? – вежливо спросил Вибуллий. – Он может отправиться в Лукку, а потом – в Сардинию. Я могу рассказать, как все в действительности произошло. После твоей маленькой речи в Сенате Красс отправился повидаться с Цезарем в Равенне, чтобы передать ему, что ты сказал. А потом оба они пересекли Италию, чтобы перехватить Помпея прежде, чем тот сядет на корабль в Пизе. Они провели вместе несколько дней, обсуждая множество вопросов и среди них следующий: что следует сделать с тобой.

Меня внезапно затошнило от страха. Цицерон же оказался крепче меня.

– Не нужно дерзить, – сказал он Вибуллию Руфу.

– А суть вот в чем: заткнись, Марк Туллий! – огрызнулся тот. – Заткнись и молчи в Сенате о законах Цезаря. Прекрати попытки посеять рознь между Тремя. Заткнись насчет Красса. Фактически – вообще заткнись.

– Ты закончил? – спокойно спросил оратор. – Мне нужно напомнить, что ты гость в моем доме?

– Нет, еще не совсем закончил. – Вибуллий немного помолчал, сверяясь со своими записями, а потом продолжил: – На совещании также присутствовал губернатор Сардинии, Аппий Клавдий. Он был там, чтобы дать определенные обязательства от имени своего брата. Итогом встречи стало вот что: Помпей и Клодий должны публично помириться.

– Помириться? – повторил Цицерон; теперь его голос звучал нерешительно.

– В будущем они станут держаться вместе в интересах общего блага, – пояснил Луций Вибуллий. – Помпей желает, чтобы я передал тебе, что ты очень расстроил его, Марк Туллий, очень расстроил. Сейчас я цитирую точные его слова. Он полагает, что продемонстрировал огромную верность тебе, участвуя в кампании по возвращению тебя из ссылки. Во время этой кампании он взял на себя определенные личные обязательства насчет твоего будущего поведения в отношении Цезаря – обязательства, которые, как он напоминает, ты повторил самому Цезарю в письменном виде, а теперь нарушил. Помпей чувствует, что ты его подвел. Он в замешательстве. И настаивает, в порядке испытания дружбы, чтобы ты отозвал из Сената свое ходатайство насчет земельных законов Цезаря и не поднимал этого вопроса вновь до тех пор, пока не проконсультируешься с ним лично.

– То, что я сказал, говорилось лишь в интересах Помпея… – запротестовал Марк Туллий.

– Ему бы хотелось, чтобы ты написал письмо, подтверждающее, что ты выполнишь его просьбу.

Вибуллий свернул документ и сунул его обратно под кирасу.