— Что делать? — размышляла я вслух, глядя на громадный жилой дом, выросший на месте того, где тридцать лет назад проживал бывший немецкий ординарец Бенон. — Пойти к районным властям и притвориться, что намерена писать историю Валбжиха, выбрав в качестве примера вот этот дом? Или сразу идти в милицию?

— Или к дворнику, — продолжал рассуждения Мачек. — Но и в милиции, и дворнику надо сказать, зачем мы его разыскиваем.

— Как зачем? Узнать о моей родственнице, пропавшей в последние дни войны. Я давно разыскиваю ее и вот узнала, что Гобола располагает какими-то сведениями о ней. А у нее дети за границей, просили меня узнать о мамочке, хотят на ее могиле памятник поставить.

Идея с памятником очень Мачеку понравилась, и мы поделили между собой учреждения, чтобы сэкономить время. Ну и выяснилось, что из всех учреждений только милиция не подвела. Правда, участковый был молод и ничего не слышал о Бе-ноне Гоболе, но дал нам хороший совет: разыскать предшественника его предшественника на многотрудном посту участкового. Тот предыдущий предшественник уже давно на пенсии и разводит у себя в деревне кроликов, но молодой участковый много слышал о нем и очень советует порасспросить его. Очень любознательный был участковый... И живет недалеко, всего сорок километров.

Мы с Мачеком поехали и не пожалели. Любознательный участковый хорошо помнил Гоболу, и не столько из-за него самого, сколько из-за доноса, который на него поступил. Лет десять назад. Дескать, к этому Гоболе приезжают иностранцы из ФРГ, наверняка шпионы. Милиция обязана была проверить, донос оказался ложным, но вот в памяти старого милиционера остался. Кто писал донос? А как же, помню, я все помню. Трудзяк писал, Чеслав Трудзяк.

Когда мы ехали обратно, Мачек сказал:

— Знаешь, доносчик может оказаться для нас полезнее самого Гоболы, ты так не считаешь?

— Чеслав Трудзяк, — с сомнением покачала я головой. — Ох, не знаю. Теперь и его будем искать?

А ты не считаешь, что количество причастных к нашему делу возрастает с устрашающей быстротой? И придется нам с тобой остаток жизни провести в Валбжихе.

Вопреки моим мрачным предположениям Трудзяк отыскался просто-таки до неприличия легко, достаточно было заглянуть в телефонный справочник города Валбжиха. И оказался самым что ни на есть типичным общественником-энтузиастом, из тех, кому некуда девать кипучую энергию. Историю с Гоболой он помнил прекрасно и до сих пор не мог простить властям, что они оставили без внимания его «сигнал».

— Жил я тогда как раз напротив Гоболы и все видел, — рассказывал Чеслав Трудзяк, довольный тем, что у него нашлись слушатели. — То и дело к нему приезжал один подозрительный тип на машине с немецкими эфергешными номерами и по целым дням шептался с Гоболой, очень подозрительно это выглядело, все старались, чтобы их никто из приличных людей не услышал, И еще один приезжал, так наоборот, не показывался Гоболе на глаза, а следил за ним. Тот едет на велосипеде, а этот приезжий следом за ним на своей машине, спрячется за углом и подсматривает, куда тот свернет. Как я намучился, выслеживая их! А еще один приезжал за какими-то бумагами, под курткой их вынес, но я все равно увидел... Они вместе работали. Фамилия его Грипель, можете записать.

Грипеля мы с Мачеком тоже разыскали. Разговор поначалу не клеился, от сказочки о родственнице и памятнике на могилке пришлось отказаться.

Сказала, что мне очень надо расспросить Гоболу об одном очень важном для меня деле. Грипель поверил мне и дал адрес Гоболы, который переехал, оказывается, в Болеславец и работает на тамошнем комбинате.

— Уехал он, потому что боялся, — признался Грипель.

— Покоя не было от всяких таких... ну, нехороших людей, издалека приезжали, у Бенека были какие-то бумаги, может документы, еще с войны остались. А Бенек человек смирный, ему бы спокойно жить да работать. Вот он и уехал куда подальше. Сначала в Легницу, а года через три в Болеславец, устроился там на комбинат.

— А что эти люди от него хотели?

— Я толком не знаю, Бенек неохотно говорил о таких делах. Знаю лишь, был у него в молодости друг, то ли землемер, то ли кто еще, я запомнил, потому что очень смешно его звали. Ох, кажется, забыл. То ли Пикус, то ли Фикус... Да, Зефусь! Этот Зефусь устроился в тех краях под Болеславцем лесничим, может, Бенек потому тоже туда сбежал. Впрочем, точно не знаю, не настолько мы были дружны, ведь Бенек намного старше меня. А с ним вы поговорите нормально, очень порядочный человек...

В Болеславец мы отправились на следующий день. За Злоторыей на шоссе какой-то мотоциклист отчаянно размахивал шлемом, прося остановиться. Съехав на бровку шоссе, я остановила машину. Мотоциклист подбежал к нам и с надеждой в голосе спросил, нет ли у меня насоса. Насос был. Мы с Мачеком вышли из машины и сочувственно наблюдали за тем, как он принялся накачивать заднее колесо старенького «Юнака».

Прошло пятнадцать минут, и взмокший светловолосый парень прекратил бесполезные усилия, вняв моим уговорам, что накачивание его дырявого баллона — это чистое искусство для искусства. На шоссе было пустынно, видно, контакты между Бо-леславцем и Злотррыей не слишком оживленны. Мы стали думать, что делать. Бросить парня без оказания помощи. Или ждать, когда он залатает баллон и надует его?

Парень умоляюще поглядел на нас:

— Очень вас прошу, подождите, я постараюсь поскорее, минут пятнадцать, ну от силы двадцать. Мотоцикл кореша, я ему до конца работы должен его во что бы то ни стало вернуть.

Я взглянула на часы — без десяти час. Успеем мы еще повидаться с Гоболой!

— Ладно, коллега, откручивай! — решился Мачек. — Чем клеить найдется?

— И поищите канаву с водой, иначе по звездам придется гадать, на каком месте заплатки ставить! — пробурчала я.

Ремонт колеса продолжался с двенадцати пятидесяти пяти до четырнадцати ноль восьми. Я следила за ним с часами в руках, о чем меня просил мотоциклист. В Болеславец мы въехали в полтретьего.

Грипель подробно рассказал нам, как найти домик, в котором снимал комнату Гобола, и мы без труда его нашли — за рекой, на отшибе. На столбике у распахнутой калитки написана фамилия владельца — Пясковский, тот самый дом. Небольшой одноэтажный домик с мансардой. В раскрытом окне мансарды трепыхалась занавеска. Входная дверь была тоже открыта. Мы вошли во двор и в нерешительности остановились.

— Не нравится мне это, — сказал Мачек нахмурившись. — Почему это все нараспашку?

Мне тоже это не понравилось, тут ведь не Дания... Поискав звонок у двери, мы позвонили, и хотя слышали, как он заливается в доме, никто не появился.

—Войдем

— -решилась я, —Только ни к чему не прикасаться. И постараемся шуметь.

— Зачем

— -удивился Мачек.

— Чтобы потом не могли сказать, что мы втихую закрались.

В доме не было ни одной живой души. Издавая возгласы типа «Эй, есть кто дома?», мы прошли кухню, прихожую, гостиную, спальню. Рукой в перчатке я поочередно открывала все двери, и везде оказывалось пусто. Из маленькой прихожей лестница вела наверх. Мы поднялись. Из двух дверей одна была приоткрыта. Мы зашли и замерли на пороге.