– Дура, – автоматически повторил обалдевший от прозвучавших слов Миша.

– Ну и ладно. Мир? – девушка протянула ему руку.

– М-м-мир, – заикаясь, промямлил Коротич, отвечая на рукопожатие. – Я пойду.

– А к нему, – Аурика кивнула головой в сторону отцовской комнаты, – ты не зайдешь?

– Нет, – отказался Миша. – Может быть, в другой раз…

– В другой раз меня может не оказаться на месте, – выплыл из своей комнаты барон Одобеску, и всем стало ясно, что он подслушивал. – В другой раз, может быть, меня вообще здесь не будет. И тогда на всю жизнь у вас останется досадное ощущение не сделанного до конца признания. Где вы были, мальчишка? – поменял интонацию Георгий Константинович и заложил большие пальцы за пояс своего халата.

Коротич переминался с ноги на ногу, не произнося в ответ ни слова.

– Может быть, вы валили лес? Или строили… – барон замялся и с надеждой посмотрел на дочь: – Чего там у вас сейчас строят?

– Не знаю, – пожала плечами Аурика.

– И я не знаю, – повторил Георгий Константинович, а потом строго скомандовал: – Все равно отвечайте!

– Сказать мне нечего. Я был в Москве.

– Я так понимаю, между вами и моей дочерью произошел некий инцидент, после которого вы приняли решение не переступать порог моего дома? – никак не мог успокоиться обиженный Одобеску.

– Нет, ничего особенного между мной и Аурикой Георгиевной не было. Скажем так: мне понадобилось определенное время, чтобы все взвесить и обратиться к вам, Георгий Константинович, с просьбой.

– Я слушаю вас, Михаил Кондратьевич, – приосанился барон и замер, весь во внимании.

– Я хотел бы просить у вас руки вашей дочери, – неожиданно для самого себя прознес Коротич и чуть не упал в обморок от собственной смелости. «Черт, что я делаю!» – мысленно простонал он и, протянув руку Аурике, добавил: – Аурика Георгиевна! Вы выйдете за меня замуж?

– А мое мнение вас не интересует?

– А мое? – повторила вслед за отцом Прекрасная Золотинка.

– Честно? – с вызовом поинтересовался Коротич. – Нет. В этой ситуации меня больше всего интересует мое собственное мнение и то, что последует дальше. Назовет ли меня ваша дочь «придурком», как обычно, или вы сам решите мне отказать, я все равно повторю свою просьбу: «Аурика, выходи за меня замуж».

– Я-а-а? – попятилась бледная Золотинка.

– Ты, – просто ответил Миша. – Георгий Константинович здесь, и когда-то он, мне помнится, всерьез рассматривал такую возможность, Глаша – тоже. Так что – все по-честному. Ну а то, что это происходит в прихожей, прямо у двери, тоже факт примечательный. Скажешь «нет», и я просто выйду. Ну?

– Ну? – повторил за ним Одобеску и уставился на дочь, как удав на кролика.

– Коротич, – «вильнула хвостом» Аурика. – Ты себя не слышишь. Между нами ничего нет, о каком замужестве может идти речь?

– О самом обыкновенном, – пожал плечами Миша. – Один раз – и до конца жизни.

– Что-о-о-о?

– Последний раз спрашиваю. – Коротич вновь стал серьезным: – Выйдешь за меня замуж?

– Да, – ответила Аурика, потом произнесла: – Нет. – И завершила свой ответ многозначительным: – Не знаю.

* * *

Это «да – нет – не знаю» стало первой, тщательно оберегаемой от забвения, официальной историей сотворения семьи Коротичей, рассказанной потомкам участниками событий. Причем каждый из них имел еще и свою личную, самую правдивую версию знаменитого предложения руки и сердца, но из соображений политкорректности держал ее при себе. И только Георгий Константинович, склонный, как никто другой, к мифотворчеству, осмелился запечатлеть ответ младшей Одобеску на внутренней стороне обручальных колец в виде витиеватой гравировки.

Таким образом «да – нет – не знаю» превратилось в своеобразный девиз новоиспеченной семьи, автоматически отражающий сложившуюся иерархию и основной принцип воспитания подрастающего поколения. Так барон Одобеску, разомлевший от нежности к появляющимся с завидной периодичностью внучкам, торопился сказать «да». Аурика легко изрекала свое категоричное «нет». И только Михаил Кондратьевич, выслушав обоих, пожимая плечами, в задумчивости произносил: «Ну… я не знаю», – и делал по-своему. Правда, нужно отдать ему должное, никогда не демонстрируя своей оппозиционности по отношению к решениям Аурики Георгиевны.

Энтузиазм Аурики в вопросах воспитания длился недолго. В полной мере от ее пристального внимания пострадала только старшая дочь Наташа. Но так всегда происходит с первыми детьми, именно они призваны выступить точкой приложения родительских амбиций, а их у Аурики на пятом курсе было хоть отбавляй.

Самонадеянная дочь барона Одобеску пыталась удержать все позиции, не собираясь жертвовать ничем ради семьи. Находясь под впечатлением от мифов о женщинах Одобеску, Аурика пыталась сказать свое веское слово в науке и выбрала в качестве разрабатываемой следующую проблему: «Динамика возникновения и развития сеньориально-вассальных отношений в средневековой Франции».

Непонятно, на каком основании, но параллельно с научными Аурика Георгиевна Одобеску наделила себя еще и выдающимися педагогическими способностями, призванными сделать процесс воспитания ребенка легким и радостным. А затем объявила, что в основе удачного брака лежит не столько чувство любви (в любовь Аурика верить отказывалась), сколько взаимное желание партнеров развиваться личностно в выбранных направлениях, пересечение которых совершенно необязательно. «Достаточно общих детей», – неоднократно заявляла она Коротичу в спальне и с наслаждением отдавалась процессу сближения, не думая, что как-то может обидеть своего мужа, считающего чувства супругов краеугольным камнем в построении семьи.

– Мне кажется, – грустил Миша, – ты меня используешь.

– Тебе не кажется, просто, в отличие от тебя, я честно говорю об этом, не усматривая ничего крамольного в приверженности принципу элементарной выгоды. А ты думал, наверное, что принципы есть только у тебя? – недобро шутила Аурика.

– Немыслимо цинична! – пригвождал ее к огромной пуховой подушке Миша и не верил собственному счастью, обладая этим великолепием.

– По-моему, неплохо, – подбадривала его жена и, включив свет, рассматривала Коротича так, словно видит его первый раз в жизни. – Ну это надо же! – удивлялась она. – А ведь когда-то…

– Я тоже считал тебя дурой, – торопился предупредить возможный выпад Миша и целовал Аурику в лоб.

– Конечно, это так удобно, – посмеивалась жена.

– Я бы так не сказал, – спорил с ней Коротич, намекая на то, что роль домохозяйки в исполнении Аурики ему нравится гораздо больше, чем амплуа исторической девы.

В глубине души Миша искренне считал выбор жены проявлением негласного соперничества, но в силу собственного благородства никогда не высказывал своих подозрений вслух, уважая жену за стремление состояться в профессии, хотя изначально было понятно, что никаких особых высот она в ней не достигнет – так и остановится на звании среднестатистического кандидата исторических наук.