Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй этаж. Катя посмотрела туда – нет, кровать не убрали, так и стоит в центре отдела постельного белья. Только вот само белье уже иное. Белое в мелкий розовый цветочек, пошлый цветочек. Кто-то ведь из персонала сегодня утром убирал эту витрину, застилал постель, после того, как то белье изъяли эксперты. Кто же это сделал?
В отделе никого. Такой большой отдел, и пусто – ни покупателей, ни продавщицы. Так и хочется крикнуть: «Эй!»
Пледы и одеяла, стеллаж с комплектами белья, криминалисты и оперативники тут все вчера внимательно осмотрели. А это что за дверь? Ага, на лестницу, черную лестницу, и скрыта портьерой. Одна сторона портьеры подвязана витым шнуром с кистями, а другая свободно болтается. Где же шнур?
Впрочем, речь в основном вчера шла о галстуке… А галстуки все на третьем этаже. В отделе «для мужчин».
Как тихо тут…
Катя оглянулась. Бархатные подушки, мохнатые покрывала – флокатти в виде овечьих шкур. Кричи – не кричи, заткнут рот, задушат…
Как все здесь выглядело в июле восьмидесятого? Гущин сказал, что отделы тогда располагались зеркально наоборот.
Женская одежда… Тогда на вешалках качался сплошной советский ширпотреб, «Москва-швея», а все мало-мальски приличное хранилось по подсобкам и продавалось «по блату», а сейчас, что же сейчас на вешалках? Тоже ширпотреб, только немецкий, итальянский…
Цены… зря они поставили такие цены, тут и так никого…
Примерочная.
Катя резко отдернула черную шторку.
Ничего нет. И зеркала тоже нет. Его вчера сняли, изъяли эксперты.
– Кто здесь?!
Катя оглянулась. Никогда прежде в магазинах ее еще не окликали вот таким тоном. Совершенно невыразимый, непередаваемый тон…
Перед ней стояла женщина лет тридцати в сером форменном платье продавщицы – шатенка. Темные глаза впились в Катю.
– Я просто смотрю…
Продавщица отступила на шаг.
– Подождите, не волнуйтесь. Я из милиции. Вот мое удостоверение. Капитан Петровская, – Катя быстро сунула ей под нос «корочку».
– Я услышала шаги… кто-то ходит… А мне со своего места не видно. Извините.
Всему персоналу велели прикусить язык намертво…
Только лица кассирши я не забуду… и у других продавщиц лица тоже были такие бледные…
– Ваша как фамилия?
– Слонова. А что?
– Наталья Слонова, да? Вчера вы отпросились.
– У меня дочка захворала.
– Сегодня дочке уже лучше?
– Сегодня свекровь приехала, посидит, меня на работу выйти заставили.
– А позавчера вы работали?
– Да.
– До самого вечера?
– Я ничего не знаю. Я уже все сказала, – голос Слоновой зазвенел. – Ко мне в одиннадцать вечера вчера ваши приезжали… милиция, муж чуть не обалдел. Я ничего не знаю. Я ее даже не видела!
– Вы не видели потерпевшую?
– Нет.
– А где вы стоите в зале?
– Вон там, – Слонова махнула рукой в сторону кассы – та действительно располагалась у самой лестницы.
– Пройдемте, пожалуйста, туда.
Катя встала за кассу. И точно – отдел белья не просматривается. Зато отдел женской одежды как на ладони, в том числе и вход в примерочную.
– А на этаже еще кто-то есть из персонала?
– Да, Неля… В отделе игрушек, – Слонова махнула рукой в дальний конец.
– И вы в тот вечер все время тут оставались? Не покидали рабочее место?
– Как я могла покинуть? Универмаг вот-вот закроется.
– А покупатели?
– Не было никого.
– Здесь, в женской одежде?
– Ни одного человека.
– А в том отделе, где кровать?
– Тоже.
– Точно?
– Я не видела.
– А чего вы сейчас так испугались?
– Я же сказала – услышала шаги, кто-то ходит, а мне не видно…
– Но это же магазин, люди сюда приходят, уходят, смотрят, меряют вещи, покупают, – Катя наблюдала за ее реакцией.
– Тут же убили вчера…
– Да, конечно. А почему же у вас так мало покупателей?
– Так… дела не идут. Говорили, что вообще этим летом универмаг на ремонт закроют. Хозяин так хотел.
– В тот вечер после закрытия вы отделы свои проверяли?
– Конечно! Прошла и тут… и туда. Там все было в порядке.
– И что потом?
– Ничего, Неля подошла из отдела игрушек, и мы спустились вниз в раздевалку. Я домой спешила, дочка плохо себя чувствовала, я же говорю.
– Вы ей, наверное, звонили – дочке?
– Звонила.
– И часто?
– Почти постоянно, с ней позавчера прабабушка оставалась, она такая бестолковая, глухая…
Катя смотрела на Слонову. По всей вероятности, позавчера этой продавщице было вообще не до покупателей. Она не обращала внимания ни на что – ребенок заболел, вот что ее тревожило, и она то и дело хватала мобильный и звонила, звонила домой…
И все же чего она так испугалась вот сейчас? До дрожи, до выступивших на висках капелек пота? Чьих-то шагов? Только ли этого?
Одно маленькое «но»…
– Спасибо, извините, я еще хочу тут все осмотреть. – Катя по лестнице начала подниматься на третий этаж.
«Мужской» отдел – это сейчас, а в восьмидесятом что тут продавали? Гущин сказал, что продавщицу мороженого нашли возле ступеней лестницы. Видимо, с ней тогда у того, кто это сделал, вышло что-то не так, как он задумал. Она пыталась бежать. И он погнался за ней… настиг и нанес ножевые раны.
Тридцать лет назад…
Кровь давно высохла на этих мраморных ступеньках.
Какой тусклый тут свет, или для мужчин-покупателей и такой сойдет? Катя посмотрела вверх – потолок забран пластиком, нет уже той, былой лепнины. Мужские костюмы и пальто, отдел мужской обуви, мужская кожгалантерея. Катя снова направилась к лестнице – тут надпись: «Проход закрыт», старые зеркала в нишах, смотрят на лестницу, а внизу их сняли. Нет, на четвертый этаж и выше лучше попасть другим путем.
Она прошла мужской отдел насквозь. И не встретила на своем пути ни одного покупателя. Продавщица – она же кассирша, в летах, полная. Стоит как статуя, положив руки на прилавок.
А где здесь галстуки? Вот они – выставлены в коробках на стеллаже. Самых модных расцветок, итальянские, стильные до дрожи. Но их никто не хочет покупать.
Кто-то из экспертов, помнится, говорил, что «галстуком душить, как и чулком, – самое милое дело».