– Твой первый дурбар, – сказала Джхалкари, когда мы выходили из зала, снова направляясь кормить бедных в храме Махалакшми.

По ее тону чувствовалось, что девушка ожидает, что я скажу по этому поводу, но я хорошо усвоила урок, поэтому лишь коротко ответила:

– Да.

– Ты все себе не так представляла? – продолжала говорить Джхалкари.

Я взглянула на девушку и поняла, что та не кривит душой, но я не спешила с ней откровенничать.

– В прошлом году британский генерал ошибочно принял раджу за женщину, – прошептала Джхалкари. – Представь себе изумление рани, когда он приехал сюда свататься к радже.

Я покачала головой. Я просто не могла себе это представить.

* * *

В тот вечер зал рани был залит ярким светом горящих ламп. Дургаваси заняли места на подушках, разложенных вокруг фонтана. На маленьких столиках лежали бумага и перья. Все писали письма. Сундари подвела меня к красивой шелковой подушке, лежащей возле рани. Я уселась, скрестила ноги и положила руки поверх коленей. Теперь мне полагалось исполнить приказание рани, данное еще прежде, и читать ей вслух по-английски.

– Ваше Высочество! – произнесла Сундари. – Я привела почтмейстера.

Мужчина, вошедший в зал вслед за капитаншей, был низкорослым и худым, словно стебель речного камыша. Судя по лицу, почтмейстеру было не больше сорока лет, но из-за нескладного узловатого тела с выпирающими от худобы костями можно было подумать, что перед тобой старик лет шестидесяти пяти. Он сжал ладони в жесте намасте, а затем отвесил рани настолько низкий поклон, что ниже, пожалуй, и быть не могло.

– Письма за день, Ваше Высочество, вместе с двумя от майора Эллиса.

– Спасибо, Гопал.

– Желаете, чтобы я их прочел? – спросил почтмейстер с такой мольбой во взгляде, что отказывать ему было бы почти жестоко.

– Сегодня мне будет читать моя новая телохранительница Сита.

Гопал посмотрел на меня так, будто я украла у него еду из миски.

– Ты умеешь читать и писать на английском?

– Да.

Он посмотрел на рани.

– Быть может, Ваше Высочество пожелает, чтобы я остался на тот случай, если что-то будет не совсем правильно понято.

Рани улыбнулась.

– Неплохая мысль, – отозвалась рани, хотя я почувствовала, что она сказала это лишь из вежливости. – Сундари, принеси еще одну подушку.

Подушку положили слева от рани. Гопал передал мне письма с таким же энтузиазмом, как если бы ему пришлось отдать мне ключи от своего дома.

Я развернула официальное послание и прочла:

– От майора Эллиса.

Когда я перевела на маратхи, рани покачала головой.

– На английском. Я знаю.

Я продолжила читать на английском. В письме речь шла о солдатах-индийцах, которые служили в рядах британской армии, расквартированной в Джханси. Главной причиной обращения к рани было то, что, несмотря на довольно неплохие деньги, которые британцы исправно платили солдатам, среди них росло недовольство. Солдат-индийцев называли сипаями. Сначала британские офицеры приказали сипаям не наносить на лоб красную отметину принадлежности к своей касте, обрить бороды и вынуть из ушей золотые серьги. Сипаи подчинились, но затем британцы начали вводить очередные ограничения, вызвавшие открытое недовольство.

Вместо тюрбанов, которые прежде носили сипаи, надлежало надевать кожаные фуражки. И, как будто этого оскорбления было недостаточно, патроны, применяемые в новой винтовке Энфилд, пропитывались смесью свиного и коровьего жира. Понятно, что в Англии это, пожалуй, воспримут спокойно, но в Индии, где не убивают священных коров для того, чтобы использовать их трупы при изготовлении фуражек и жира для патронов, вызовет настоящий шок. Если же ты мусульманин, а некоторые сипаи таковыми были, мысль об использовании чего-то из свиньи не только оскорбительна, но и напрямую противоречит законам ислама. Еще более неприятным был приказ во время заряжения оружия разрывать пропитанную жиром бумажную оболочку патрона непосредственно зубами. Майор Эллис просил рани успокоить безрассудные страхи сипаев[64].

«Там есть всего-то капелька жира. Нет никакой нужды поднимать из-за этого недоразумения бучу», – писал он.

Меня удивило, что с этим делом майор Эллис обратился не к радже, а к рани, но, в отличие от меня, почтмейстер Гопал, которому я вернула письмо, удивленным не казался.

– Ну как, ты находишь ее чтение вполне сносным? – спросила рани у мужчины.

Выражение лица почтмейстера стало менее кислым.

– Способности вашей новой телохранительницы к английскому языку не подлежат сомнению, – сказал он.

– Будем писать ответ?

Никогда не видела, чтобы мужчина действовал в такой спешке. Прежде чем рани успела сказать, кому из нас доведется писать письмо, Гопал уже извлек из своей сумки бумагу и перо.

Рани встретилась со мной взглядом, и я поняла, что госпожа считает почтмейстера дураком, но не хочет его обижать.

– Можно начать с обычного приветствия? – спросил Гопал.

– Нет. Хватит краткого ответа. Он считает наши традиции недоразумением. Напиши ему: «Это всего лишь бунт, майор Эллис! Не стоит из-за него поднимать бучу».

Гопал громко рассмеялся.

– Очень остроумно, Ваше Высочество… Лишь бунт…

– Речь идет о бунте? – оборвала его смех Сундари.

По-английски она не разговаривала, поэтому не поняла содержания письма. Впрочем, она и так обо всем догадалась.

– Сипаи злятся из-за патронов?

– Да. Пусть британцы сами со всем разбираются. Сипаи не мои солдаты.

– Но они стоят лагерем в Джханси, – возразила Сундари. – Если они поднимут бунт, то тень вины упадет и на вас. И дело не в том, что они расквартированы в Джханси. Они индусы.

Даже я поняла, что в словах Сундари есть здравый смысл.

– Недавно умерли семеро англичан. Индусы отравили мясо забитой ими коровы. Будьте осмотрительны, Ваше Высочество. Нельзя допустить дальнейших убийств.

Рани согласно кивнула.

– Гопал! Напишите еще вот что…

Все мы ждали, что скажет рани.

– «Если вы на самом деле желаете избежать бунта, – диктовала госпожа, – то прислушайтесь к мнению сипаев, которых считаете своими товарищами-солдатами. Их традиции на тысячелетия древнее ваших. Их следует уважать».