— Там одежду привезли. Пошли, переоденешься у меня в комнате. — и не спрашивая моего согласия, парень обвил руку вокруг талии, настойчиво уводя меня в дом через внутренний вход.

— Кто приехал на этот раз? Таня? — не смогла не съязвить я, ощущая горький привкус желчи на языке.

Грозовский выразительно посмотрел на меня и скривился так, будто лимон съел.

— Таня редкая гостья в моём особняке. И без приглашения не приезжает.

— Тебя послушать, так она вообще образец добродетельности.

— Юля. — строго. Бескомпромиссно. — Хватит.

Я впервые услышала своё имя из его уст и непроизвольно замолчала. Это было так непривычно, что я позволила ему беспрепятственно довести себя до комнаты. И очнулась только там, потому что рокочущий бас, несмотря на слышимую твёрдость, сквозил завуалированной просьбой и чем-то едва уловимо мягким.

Рома небрежно бросил на кровать коробку с одеждой. И уселся, в ожидании глядя на меня.

— Может, ты всё-таки выйдешь? — изогнула бровь.

На мгновение вернулся тот беззаботный Грозовский, который был со мной там, в бассейне. До того, как вышел наружу.

— Если только хорошо попросишь. — и вызывающе взглянул нам меня, откинувшись на спинку кровати.

А потом на первом этаже раздались шаги. Уверенное цоканье каблуков, которые явно направлялись к нам на второй этаж. В комнату Грозовского.

— Чёрт! — выругался парень, подскакивая с кровати и бросаясь к двери.

Вот только закрыть её он не успел.

В комнату вошла Элеонора. Вся такая — образец элегантности и утонченности. Казалось, эта женщина никогда не давала себе расслабиться. Ни на секунду. Всегда при макияже, аккуратно уложенной причёске и на стиле.

Увидев меня: мокрую, лохматую, без грамма макияжа на лице, — она скривила тонкий носик и вгрызлась холодными карими глазами в сына.

— Опять она? Доедаешь объедки за братом? — она прошла немного и присела на пуфик, стоящий недалеко от двери, закинув ногу на ногу. — Это совсем на тебя не похоже, Ромочка.

Парень загородил меня своей широкой спиной, но было уже поздно. Меня облили помоями с ног до головы. Снова.

— Вчера произошло одно большое недоразумение. Пусть Кирилл сам отвечает за то, что было. Она тут не причём. — Грозовский категорично взмахнул рукой, разрезав воздух.

— Ну, конечно, — ехидное, издевательское, — невинная овечка, которая позарилась на твой кошелёк. Какая она уже по счёту? Дай угадаю? Хотя нет, тут можно просто напросто сбиться со счёта. — хотя лицо Элеоноры было расслабленным и улыбчивым, голос насквозь пропитался ядом.

Я же уже не просто замёрзла, а оледенела. Крупная дрожь сотрясала всё тело. И на этот раз не только от холода. Я была одним сплошным комком нервов. Руки сжимали мокрую ткань штанов, а нервы натянулись до предела. Я заставляла себя просто дышать и не принимать слова матери Ромы близко к сердцу, но получалось совсем наоборот.

Не выдержав, я вскочила с места и кинулась к двери, но Грозовский поймал меня.

— Отпусти.

— Нет. Для начала переоденься. Ты не выйдешь на улицу в таком виде. — парень сам был, словно натянутая на тетиву стрела, которая вот-вот выстрелит.

— Господи, если она хочет идти — пусть идёт. Моё такси ещё не уехало. — и за всё время обратилась непосредственно ко мне. До этого она просто игнорировала моё никчёмное, по её мнению, присутствие. — Можешь воспользоваться, дорогуша. Всё оплачено. И, желательно, забудь дорогу к этому дому. У Ромы уже есть невеста, которая станет ему женой. — слова матери Ромы били прямо в цель. Да так больно, что сердце кровоточило. — Надеюсь, ты меня услышала.

О, да. Я услышала. Ещё как.

— Отпусти, Рома. Я воспользуюсь предложением твоей матери. — вырвав руку из его захвата, чувствовала себя униженней некуда.

Даже не заметила, как сбежала вниз по лестнице. Перед глазами застыла пелена слёз, которые я сдерживала изо всех сил. Грозовский не пошёл за мной.

Так я подумала вначале. И поняла бы его, но он нагнал меня почти у выхода.

— Прошу, Юль. Переоденься. — в его руках красовалась брендовая черная коробка, обвязанная белой ленточкой. — Я не дам тебе уехать, пока ты…

Я вырвала коробку из его рук, не дав договорить, и пошла в первую попавшуюся комнату, закрыв дверь на щеколду. Если нужно переодеть эту чёртову одежду, чтобы, наконец, покинуть особняк, я это сделаю. Сильнее, чем меня уже унизили, не опущусь.

Переоделась я просто молниеносно. Выйдя наружу, всучила Грозовскому его мокрые вещи и пошла наружу, на ходу собирая влажные волосы в пучок.

Надо будет сразу же выпить лекарство, как приеду домой, иначе слягу с простудой на несколько дней.

Грозовский остался стоять на месте, смотря мне вслед нечитаемым взглядом. И я его понимала. Если выбирать между матерью и практически незнакомой девушкой, которая до недавнего времени была, словно заноза в одном месте, будь я парнем, тоже бы выбрала сторону родного человека.

Но сердце предательски сжалось в ответ на подобные мысли.

Нет, я бы не сделала так в любом случае. Да и изначально не стала бы играть ни с чьими чувствами. Я просто дурочка. Дурочка, которая влюбилась в парня, наивно предполагая, что разница в социальном статусе осталась где-то в пятнадцатом-восемнадцатом веках. Когда все браки были по договорённости.

И хлебнула за наивность сполна.

Утешая себя тем, что это будет мне очередным жизненным уроком, быстро пересекла садовую местность особняка и вышла к кованным железным воротам, где действительно стояло такси.

Сев в машину, назвала домашний адрес и спряталась за водительское сиденье, чтобы никто не видел моих тихих слёз.

***

Роман Грозовский

Оказывается, тупо смотреть вслед уезжающей и явно расстроенной Снежинке, оказалось выше моих сил. Как бы она не старалась храбриться, но на дне её глаз я видел яркие капельки влаги, которые просились наружу. Но мелкая упрямица их сдерживала. Как и обычно.

Храбрая принцесса.

Мне хотелось броситься следом за ней. Преградить дорогу таксисту и забрать свою девочку оттуда. Сказать, что всё будет хорошо, и что я рядом. Но благородный порыв пришлось задавить до лучших времен.

Сначала мне предстоял разговор с матерью. Нудный и неприятный.

На улице было едва выше плюс пятнадцати, а я стоял в одной футболке и не замечал холода. Внутри боролись два чувства: ярость и нежные чувства к Снежинке. Поэтому я стоял так, как дебил, смотря вслед удаляющейся машине до тех пор, пока она полностью не скрылась из вида.

И только после, со странным, тяжелым чувством в груди, пошёл обратно в особняк, который разом изменился с присутствием матери. В нём стало неуютно. Как и было всегда, стоило Грозовской переступить порог.

Мама