— Ну ты даешь! — оставалось только развести руками. — Обычно мамаши, наоборот, ругают детей за ложь. У нас растет честный, трезвомыслящий мальчик. Да и душевная болезнь в этом случае имеет скудную почву для произрастания. По-моему, одни достоинства.

Лена вздыхала.

Впрочем, Борис и сам все чаще думал о том, что сын растет слегка скучноватым. Читать не любит, наукой не интересуется. Предпочитает шляться по двору с соседскими мальчишками. Годы летели незаметно, как на карусели, с каждым оборотом все набирающей скорость.

Сын вырос, поступил в вуз, не возражая против выбора родителей. Перекосы пошли с развалом Союза. Сергей тогда сначала пустился в какие-то авантюры, а потом женился на совершенно невыразительной девушке.

— У Сережи своя жизнь, — настаивала Лена. — Ты не сможешь прожить ее за него.

А потом в семье появилась внучка.

Когда Борис взглянул на малышку впервые, то вздрогнул. С пухлого младенческого личика, еще красного и одутловатого, на него смотрели глаза его матери.

Он отпрянул так резко, что вечером, когда они вернулись со смотрин домой, Лена устроила ему допрос с пристрастием.

— И чего ты испугался? — спрашивала она, за годы совместной жизни понимающая мужа лучше, чем иногда он понимал себя сам. — Это вполне нормально и вовсе не означает, что ребенку передастся болезнь ее прабабки. Как тебе такая чушь вообще пришла в голову? Это же наша внучка! Даже думать не смей!

Жена отругала его, и все же Борис видел, что иногда Лена тайком наблюдает за девочкой. Присматривается.

Девочка ничем не напоминала собственного отца и чем дальше, тем больше становилась похожа на прабабку, особенно когда смотрела на эту проклятую куклу. Когда пятимесячную внучку впервые принесли в дом бабушки и дедушки, она вдруг заулыбалась и стала тянуть куда-то ручки.

— Что там? Хочешь в окошко посмотреть? — спрашивала ее мать, покачивая ребенка, а девочка принялась хныкать и упорно тянулась к чему-то.

Борис уже догадывался, в чем дело, но все еще надеялся, что это его слишком богатое воображение. Надеялся зря. Кукла! Проклятая кукла привлекала малышку, словно мед пчелу. Глядя на нее, девочка забывала обо всем и начинала улыбаться, словно видела не монстра, а лучшего друга.

И Гретхен тоже преобразилась. Ярче засияли ее глаза, а румянец на щеках, Борис был готов в этом поклясться, проявился сильнее.

«Ну а теперь кто кого?» — почти в открытую смеялась Гретхен.

Имя «Гретхен» девочка произнесла одним из первых, и кто знает, откуда она вообще его узнала — и Лена, и сын с его женой отрицали, что научили малышку этому слову. Борис все еще надеялся, что они над ним шутят — в семье было известно о его отношении к кукле.

На семейном совете голоса разделились.

— Не вижу повода для беспокойства! — сказал Сережа.

— Ты до сих пор не можешь отпустить прошлое, — вздохнула Лена.

А вот невестка неожиданно испугалась. Она долго выспрашивала про диагноз матери Бориса, качала головой и сосредоточенно хмурилась.

— Мы должны быть внимательны к нашей малышке, — решили тогда. И каждый надеялся на то, что, если дать страху имя, обретаешь над ним власть.

Увы, это было не так.

В тот день, когда внучка едва не разбила Гретхен, Борис вдруг поверил в возможность избавления, но дальнейшее поведение девочки, бросившейся извиняться перед куклой, поставило на этих надеждах жирный крест.

Наше время, начало июля

Ник был так осторожен и ласков со мной, что я сама начала напоминать себе хрупкую фарфоровую куклу.

Дошло до того, что он даже не давал мне помыть посуду.

— Я сам! Отдохни! — повторял он.

И, конечно, такое поведение незаметно стало меня нервировать.

— Ты думаешь, я больная? — не выдержала я однажды. — Или настолько недееспособна, что даже тарелку после обеда не помою?!

Он не ответил. Я слышала, как вода бьет в металлическую раковину, и от этого звука в голове поднимался гул и нарастала паника. Мне хотелось кричать, разбить что-нибудь, лишь бы наконец обратить на себя внимание мужа. Но грязная посуда, похоже, занимала его гораздо больше.

Ник неспешно домыл тарелку, выключил воду и только после этого повернулся ко мне.

— Что за ерунду ты придумываешь? — спросил он, пожимая плечами. — Ты моя жена, я хочу тебя баловать и всю жизнь носить на руках. Разве этого недостаточно?

Я растерялась, не зная, что и ответить.

— Ну что ты? — Он неторопливо вытер руки и обнял меня, прижимая к своей надежной груди. — Не бойся, я люблю тебя и хочу о тебе заботиться.

Теперь я, кажется, была готова зарыдать от нежности к нему. Резкие перемены настроения — кажется, признак шизофрении? Все же пора ставить себе диагноз?

— Иди, отдохни, а я наведу здесь порядок. Хочешь, поработай. Ты так давно не занималась куклами, поэтому и нервничаешь, — Ник осторожно поправил прядь моих волос у уха, и я с испугом подумала, что, должно быть, выгляжу как мегера — мало того, что нервная, так еще и растрепанная. — Иди…

На этот раз я не стала спорить, но пообещала себе, что займусь своими нервами и ни в коем случае не стану больше перекладывать домашние обязанности на мужа. Конечно, во власти переживаний я как-то не додумалась приняться за уборку, а он, как и все немцы, большой аккуратист, просто не может находиться в неубранной квартире. Если такое продолжится, он меня бросит.

Я ушла в комнату, а на кухне снова полилась вода.

Вода… Надо налить немного в чашку, чтобы смачивать руки при работе.

Я вернулась на кухню.

Ник, стоя спиной ко мне, разговаривал с кем-то по телефону. Странно, так и не выключив воду…

— Я отдам эти чертовы деньги. Подожди! — говорил он неизвестному собеседнику по-немецки, и я поспешила отступить, чтобы муж меня не заметил.

Странно, у него денежные проблемы. Какой-то долг. Ник ничего не говорил мне об этом. Почему? Мы же вроде семья и проблемы должны решать вместе.

Ответ пришел сам собой: бедный Ник! Конечно, он не хочет сваливать на меня проблемы, видя мое плачевное, будем честны, состояние. Ему приходится нести все на собственных плечах, а я не помогаю ему, только создаю новые и новые трудности…

А в голову между тем пришла новая, очень странная мысль: а как у Ника с работой? Он говорил, что работает в крупной компании и в Москве в долгосрочной командировке, но с того момента, как переехал ко мне, на работу не выходил. Отпуск? Такой длинный? Ник говорил, что у него свободный график, и иногда уезжал по делам, не поясняя, куда и зачем. Он вообще не хотел говорить о работе. Вот Пашка просто обожал сваливать на меня все свои проблемы и рассказывал в таких подробностях, которые я вовсе не хотела знать, вплоть до того, что сказала ему Наташа из соседнего отдела или даже что именно он ел на обед. Конечно, не так подробно, но я бы хотела знать и о работе Ника. Чем он точно в конце концов занимается, с какими людьми встречается.