Дело в том, что в окрестностях святилища обитали души людей рода Кумазава. Род Кумазава вышел отсюда, первые Кумазава были из деревни Дако. Семейное поверье гласило, что все Кумазава, даже кто погибал или умирал своей смертью вдали от этих мест, став ками, возвращались к святилищу Касуга и оставались здесь навсегда...

Путь в горную деревню Дако занял у них три с половиной дня. Пусть те же три с половиной дня потребуются им затем, чтобы вернуться на равнину. Итого неделя. Семь лишних дней, проведенных вместе с Ацухимэ. Артем ничего не имел против этого...

Они прошли по деревне, провожаемые взглядами, в которых, впрочем, не читалось ничего, кроме простого человеческого любопытства.

— Нас принимают за паломников, — сказала Ацухимэ. — Изредка сюда наведываются паломники. Святилище Касуга известно в нашей провинции.

А излишней подозрительностью, как уверяла еще раньше Ацухимэ, здешние жители не страдают. Деревня эта тихая, удаленная от всех властей и городов с их суетой и тревогами. И люди здесь обитают спокойные, рассудительные, живущие исключительно своими маленькими повседневными заботами. «Правда, скоро они поймут, что ни в каких горных деревнях не укроешься от большой общей беды», — так закончила рассказ о местных жителях Ацухимэ.

Храм Касуга стоял на краю деревни. С дороги святилище невозможно было заметить из-за окружающих его каштанов и лиственниц. Сперва требовалось сойти с дороги, пройти по тропе, из-за низко нависающих ветвей лиственниц более похожей на сумрачный туннель. Там под ногами шуршала хвоя, а в ветвях, в причудливых узорах светотени порхала, заливисто чирикая, мелкая птичья сволочь. Живой туннель выводил на лесную поляну, размером с цирковую арену, где и находилось святилище Касуга.

Синтоистский храм вряд ли мог чем-то заинтересовать взыскательных ценителей деревянного зодчества — простое, без каких бы то ни было архитектурных излишеств, невысокое строение из лиственницы с загнутой вверх крышей, крытой красной черепицей. К храму примыкала совсем небольшая постройка: деревянная площадка, четыре столбика по углам, на которых держится черепичная крыша с загнутыми вверх краями, посередине висит подвешенный к крюку маленький бронзовый колокол, а к каждому из столбиков прибито матерчатое какэмоно с изображением оленей. А прямо перед деревянными ступенями храмового крыльца врыты в землю два толстых, покрытых лаком столба, которые украшают разноцветные ленты и оленьи рога.

Действительно, место тихое и уютное. Сразу охватывает ощущение домашности. Настоящий Приют Усталых Странников, где так и тянет повалиться на землю и выдохнуть что-то вроде: «Ну вот я и дома».

И еще одно ощущение возникает сразу же, едва выйдешь из-под деревьев на лужайку, — что столетиями здесь ничего не менялось. Как построили бог знает когда, так и стоит до сих пор в неизменном виде. А чего, спрашивается, не стоять! Лиственница — дерево прочное. Тем более без пригляду святилище не оставляют — это сразу заметно. Храм и пристройка ни в коем разе не запущенны. На древесине ни плесени, ни грибков, между ступенями крыльца не пробивается трава, расползающуюся из леса поросль своевременно вырубают, даже тропа, по которой они шли к святилищу, превратилась бы бог знает во что, в непроходимые джунгли, не прогуливайся по ней время от времени двуногие санитары леса с вострыми топориками.

Ага, а вот, наверное, один из тех, кто следит за священным местом! Из храма им навстречу вышел маленький, сгорбленный старик. Совершенно белые неряшливые волосы до плеч, неухоженная длинная борода, которая тоже могла бы быть совершенно белой, вычесывай ее старик своевременно и мой почаще. Дедок опирался трясущимися руками на посох. Хлопая подслеповатыми, воспаленно-красными глазами, он вглядывался в подходящих к храму людей. Эдакий древний-предревний японский гном, как нельзя лучше подходивший к духу здешних мест.

Древний-то древний, однако Артем по привычке дернул себя за край шляпы-амигаса, понадежнее закрывая лицо. Они с Ацухимэ прошли столбы, остановились перед крыльцом и поклонились старичку.

— Ты из Кумазава, — тоненьким голосом проблеял старичок, показав посохом на Ацухимэ. — Пока глаза мои еще что-то видят, я всегда узнаю Кумазава. Походка у всех у вас одинаковая — такая, будто ходите по льду и боитесь поскользнуться. И глаза у всех одинаковые — словно в глазницы вставлены агаты.

— Сколько же тебе лет, Ёсицуно-сан? — рассмеялась Ацухимэ.

Старичок мелко захихикал, приоткрыв беззубый рот:

— Когда смерть не приходит и не приходит, перестаешь считать года. Но я помню правление Такакура! Вот и считай сама, девочка.

Артем уже понял, что перед ним не кто иной, как жрец синто. Ацухимэ рассказывала о нем: «До этого я была в Дако всего единожды, еще маленькой девочкой. Помню старичка-каннуси[39], старенький такой престаренький. Звали его Ёсицуно. Наверное, его уже давно нет в живых». Оказывается, очень даже есть.

— А-а, — протянул старик и хитро подмигнул. — Я тебя узнал. Ты была здесь однажды. Помню, как ты первой выпрыгнула из крытых женских носилок. С тобой был старший брат, он бежал за носилками, а потом бегал по двору. Вслед за тобою с носилок сошла взрослая женщина, такая же высокая, как и ты сейчас.

— Это была моя мать. — Лицо Ацухимэ почему, то омрачилось.

— Сяду. Тяжело стоять. — Жрец синто с кряхтением опустился на ступени храмового крыльца. — Ты знаешь, что сегодня за день, Ацухимэ?

— Хинамацури[40], — улыбнулась девушка.

— Во-от, — протянул жрец Ёсицуно. И вдруг, прикрыв глаза прочитал стихи:

— Случайно заглянешь

в лачугу на склоне горы — а там наряжают кукол...[41]

Ацухимэ не осталась в долгу:

— Не забыть мне их лиц —

из коробки двух кукол достали в пышных нарядах...[42]

— Вот-вот, праздник девочек. Девочки наряжают кукол, а матери принаряжают своих девочек. Девушки мечтают о женихах, о собственных детях, о куклах, которых им подарят. А у тебя, девочка, за спиной меч, — сказал старичок, показав посохом на соломенный мат, торчащий из заплечного мешка Ацухимэ, и укоризненно покачал головой. — Когда хуже видят глаза, чутче становится слух. А бряцанье меча в ножнах ни с чем не спутаешь. А ну-ка, покажи мне его!

«Да у этого гнома слух как у кота — ведь меч завернут в соломенный мат», — с удивлением подумал Артем. Ацухимэ замялась:

— Я войду в храм и оставлю тебе меч, Ёсицуно-сан. Можешь его посмотреть.

— Пусть будет так, девочка. — Старик с кряхтеньем заворочался на ступенях, устраиваясь поудобнее. — А какой большой у тебя спутник, девочка. Он не похож на самурая. Где его мечи? Кто он? Или женщины из рода Кумазава уже выбирают в спутники людей не самурайского звания?